Появившийся в кабинете человек явно был из числа важных персон. Иначе с хрена Калинин начал лить ему елей в уши? Точно большая шишка явилась. Но я, естественно, понятия не имел, кто это. И еще не имел понятия, знаком ли был с мужиком Беляев. Соответственно, не ясно, как мне себя вести. Сейчас кинусь демонстрировать радость, а мы вообще первый раз видимся. Или наоборот. Промолчу, а он какой-нибудь мегакрутой тип и наш с Беляевым лучший друг.
— Ну, что… — Алексей Андреевич повернулся ко мне, будто прочитав мои же мысли, и широко улыбнулся. — Максим Сергеевич…сколько лет, сколько зим…Крайний раз в Москве виделись. То́лком даже не успели поговорить. Все на бегу…
Он протянул руку, которую пришлось пожать. При этом я, как последний идиот, тоже улыбался. Ну… один вопрос выяснили. Мы знакомы. Осталось понять, кто это, вообще?
— Пройдем в цеха́? — Спросил новоприбывший товарищ почему-то меня.
Значит, реально знакомы. Он понимает, кто из нас двоих с Калининым главный. Я кивнул, мысленно проклиная эту чёртову делегацию вообще и команданте в частности. Острову Свободы тоже достались пара матерных слов. Если бы не приезд Кастро, очень до хрена проблем остались бы в стороне.
— Как Ваш отец? — Спросил вдруг Калинин с очень серьёзным лицом. — Слышал, сдает старик…
— Ну, так…годы… — Незнакомец покачал головой и даже пару раз прищелкнал языком. Мол, так ему сильно жаль.
У меня же в этот момент возникло одно единственное желание — притвориться больным, спящим, можно даже мёртвым. Все равно на трупы нынче сезон.
Сложилась ситуация, которой я изначально ждал и боялся. Как только очнулся в чужом теле, знал, рано или поздно это произойдёт.
Вот есть человек, с которым Максим Сергеевич точно был знаком. А я вообще не понимаю, кто это. И сейчас, в любую секунду может получиться очень дебильная ситуация. Алексей Андреевич, например, задаст какой-нибудь вопрос, а в ответ получит — «ни хрена». Ибо чтоб ответить, нужно понимать, о чем речь. А как я могу понимать, если работа не моя, о самолётостроение не знаю ни черта, и вообще, из прошлых воспоминаний есть лишь те, которые связаны либо с Комаровой, либо с шпионажем.
С Калининым было проще. Для Калинина я — начальство. Все странности моего поведения он списывал на блажь и дурь руководства. Здесь же — ситуация иная. Алексей Андреевич мне явно не босс, но и я ему тоже. Мы где-то на равных. То есть, хмурить брови, кивать и периодически отвечать: «Сам подумай», тут не получится. Теперь еще и папаша какой-то всплыл. Причём, если начальник первого отдела заострил на этом внимание, значит, папаша не обычный товарищ.
— Великий человек. — Снова вылез со своими комментариями Владимир Александрович, чем вызвал у меня желание дать ему в морду.
Просто так. Чтоб трындел поменьше и более понятно. А ещё лучше, если бы Калинин вообще заткнулся. Мы бы шустро сходили в цеха́, пока точно не понимаю, зачем, и разошлись бы с Алексеем Андреевичем в разные стороны.
— Да уж… — Мужик вздохнул. — Хоть он мой родной отец, и, возможно, это неприлично будет выглядеть, но не могу не признать, действительно великий… Даже я по началу насчёт сверхзвука сомневался. Нет, не отметал эту мысль. Ни в коем разе. Просто думал, не рано ли мы взялись. Теперь наш ТУ-144 известен во всем мире. Видите, даже с Кубы едут ради него.
То, что название самолёта и слово «наш» стояли в одном предложении, привлекло мое внимание. Я посмотрел на мужика более внимательно. Рожа незнакомая, хоть убейся. Но он явно считает самолет, названный в честь своего создателя, личным достижением.
— Твою ж мать… — Вырвалось у меня против воли. Слишком неожиданной была мысль, пришедшая прямо в эту секунду.
— Что, простите? — Алексей Андреевич уставился на меня с улыбкой. Калинин — с удивлением.
— Говорю, ни черта ж себе! Даже в Кубе всем нужен наш самолет. Вот ведь…здо́рово… — Хотел сказать «круто», но подумал, не поймут.
— А-а-а-а-а… Ну, тогда точно, твою ж мать! — засмеялся Алексей Андреевич, фамилия которого, если я не дурак, наверное, Туполев. А отец его — тоже, выходит, Туполев. То есть, сейчас рядом со мной стоит человек, имеющий прямое отношение к бо́льшей части отечественного самолётостроения. Так, что ли?
— Представляете, как много это значит для отца? Он, конечно не признает вслух, но поверьте, после ареста, когда его обвинили во вредительстве и шпионаже…после всех лет…более пятидесяти летательных аппаратов, около сотни различных модификаций… — Алексей Андреевич помолчал секунду, а потом решительно махнул рукой. — Нет! Точно знаю, как важно все это для отца.