3 мая 1930 года литературная судьба М. Булгакова круто повернулась. После трудных испытании писатель поступил на службу в Московский Художественный театр, на должность ассистента режиссера. Оправдывая свою новую должность, он немедленно включился в работу по спектаклю «Мертвые души». В письме к своему другу П. С. Попову в мае 1932 года М. А. Булгаков вспомнит о том, как начиналась эта адская работа:
«Итак, мертвые души… Через девять дней мне исполнится 41 год. Это — чудовищно! Но тем не менее это так. И вот к концу моей писательской работы я был вынужден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза-Эфрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал, очевидно, предвидя то, что случится со мною в 1929–1931 гг. Словом…
1) «Мертвые души» инсценировать нельзя. Примите то за аксиому от человека, который хорошо знает произведение. Мне сообщили, что существует 160 инсценировок. Быть может, это и неточно, но во всяком случае играть «Мертвые души» нельзя.
2) А как же я-то взялся за это? Я не брался, Павел Сергеевич. Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло… После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, многим, к сожалению, неизвестно: для того, чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Короче говоря, писать пришлось мне».
Еще в 1926 году, отвечая на вопросы своего друга П. С. Попова, Булгаков скажет о Гоголе как любимейшем писателе, с которым «никто не может сравниться». Правда, там же Булгаков достаточно своеобразно оценит неудачу со вторым томом «Мертвых душ», которые не удались потому, что «Гоголь исписался».
Работа над «Мертвыми душами», а затем длительная и сложная работа над киносценариями той же поэмы и «Ревизора» заставили Булгакова на несколько лет погрузиться в гоголевский мир.
Усталость и тяжкое равнодушие были следствием двухлетней работы, в которой Булгаков все меньше оставался драматургом и все больше превращался в ассистента режиссера Художественного театра. До премьеры оставалось еще полгода. Вопреки булгаковскому прогнозу, спектакль не только не провалится, но постепенно, с течением времени станет своего рода классикой, войдет во все театральные хрестоматии. Это будет не совсем тот Гоголь, о котором мечтал Булгаков летом 1930 года или под новый 1932 год, когда он послал К. С. Станиславскому восхищенное письмо после одной из репетиций в Леонтьевском переулке. «Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции. Он придет через Вас. Он придет в первых картинах представления в схеме, а в последней уйдет, подернувшись пеплом больших раздумий. Он придет».
10
Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет!
В конце декабря 1960 года Е. Ф. Никитина посвятила очередной «Субботник» — Театру Михаила Булгакова. Председательствовал народный артист СССР, доктор искусствоведения, профессор Василий Осипович Топорков. Открывая вечер, он сказал[52]:
— Как-то мы встретились с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым за кулисами МХАТа. Я вспомнил один забавный случай. Рассказ понравился писателю.
— Почему не напишете об этом? — спросил он.
— Но…я не умею.
— Чего ж тут уметь? Пишите так, как рассказываете.
Именно так и писал Булгаков. Писал — как говорил. Он рассказывал поистине мастерски. Обладая природным юмором, он так хитро и умно подстраивал «ловушки» для разжигания нетерпеливого любопытства слушателя, что невозможно было предугадать — к печальной или веселой развязке клонится его повествование. Нельзя забыть рассказ о его первом дебюте в литературе, который стал уже хрестоматийным. Голодный, иззябший, без гроша в карманах рваной солдатской шинели, принес Булгаков редактору какого-то журнала свой первый литературный опус — последний шанс на спасение. Принят был сухо. Редактор через заячью губу бросил: