В санатории в Крыму он встречается с актрисой Московского Художественного театра Ангелиной Степановой и вскоре на ней женится.
1934 год. Александр Фадеев написал слабую книгу «Амгуньский полк». В IV томе собрания сочинений можно найти высказывание (стр. 103), которое наиболее точно выражает его кредо:
«В гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все неспособное к настоящей революционной борьбе, случайно попавшее в лагерь революции, отсеивается, а все поднявшееся на подлинные корни революции, из миллионных масс народа, закаляет, растет, развивается в этой борьбе, происходит огромная переделка людей».
Прогрохотали годы партийных чисток 1937–1939. Они проходили под лозунгом — расстрелов, пыток, концентрационных лагерей. Редели ряды писателей. Вместе с миллионами «зэков» их гнали на каторгу. Огромен список Писателей, Поэтов, Критиков, Литературоведов, Драматургов, которые, не написав главных, лучших книг, в расцвете творческих сил, костьми утрамбовали Землю, на которой родились.
А. А. Фадеев, взобравшись и утвердившись на писательском «Олимпе», оставался все тем же дисциплинированным солдатом.
Н. Я. Мандельштам в «Воспоминаниях» пишет о Фадееве:
«Пастернак ведь тоже чужой, — сказал мне как-то Фадеев, перелистывая стихи Осипа Мандельштама, — и все-таки он как-то ближе к нам и с ним на чем-то можно сойтись… Фадеев был тогда редактором «Красной Нови», а Мандельштам уже запрещенным поэтом. Я отвезла стихи Фадееву, так как Мандельштам был болен. Это те стихи, которые входят в Первую Тетрадь новых стихов. Фадеев не обратил внимания на «Волка» и «волчий цикл». Его заинтересовало только одно восьмистишье:
И, покачав головой, он вернул мне стихи со словами: «С Пастернаком нам гораздо легче — у него природа…»
Фадеев разговаривал с А. А. Андреевым (1937), тот решительно заявил, что ни о какой работе для Осипа Мандельштама не может быть и речи. «Наотрез», — сказал Фадеев…
Нам дали две путевки в Саматиху. Фадеев раздраженно: «Путевки?.. Куда?.. Кто дал?.. Где это?.. Почему не в писательский дом?..»
Не прошло и года, как Фадеев, празднуя в Лаврушинском переулке получение ордена, узнал о смерти Мандельштама и выпил за его упокой: «Загубили большого поэта…».
Незадолго до окончания войны я поднималась к Шкловским[75] и в лифте случайно очутилась вместе с Фадеевым. Едва лифт начал подниматься, как Фадеев нагнулся ко мне и шепнул, что приговор Мандельштаму подписал Андреев: «Это поручили Андрееву — с Осипом Мандельтамом».
Фадеев был дружен с П. П. Крючковым, литературным секретарем Горького, которого арестовали в 1937 году. Жена и сын молили облегчить участь его товарища. А.А. даже не пошевельнул пальцем. Петра Крючкова расстреляли в 1938 году. Потом выяснилось, что Фадеев давал против него ложные показания.
И. Г. Эренбург попытался оправдать Александра Фадеева в книге «Люди, годы, жизнь»:
«Фадеев свято верил в то, что Сталин умело руководит государством, знает, что нужно делать, видит далеко вперед».
И далее:
«Он, Фадеев, автор статьи «Столбовая дорога пролетарской литературы». Говоря языком Фадеева, столбовая дорога была отнюдь не прямой, она петляла в зависимости не только от крупных политических событий, но и от вкусов Сталина, от его настроения, от его отношения к различным авторам. В 1929 году Фадееву казалось, что он прокладывает эту дорогу».
Фадеев наверняка знал, что тихий, застенчивый Исаак Бабель не был шпионом, что темпераментный Борис Пильняк не служил в иностранных разведках, что Сергей Третьяков — честный человек, что Даниил Хармс не террорист, что Николай Клюев добрый поэт, что Ярослав Смеляков не устраивал крушений поездов и не взрывал стратегические сооружения, что Перец Маркиш до самозабвения любил поэзию и был предан литературе. И несмотря на это, он, Фадеев, ставил свою подпись под списками будущих смертников, а Сталин за праведную службу вешал ему на грудь ордена, окрашенные кровью убиенных. Зато Фадеев любил навещать писателей, когда они уже находились на смертном одре. Так было с непревзойденными мастерами слова М. А. Булгаковым и М. М. Зощенко.