Как видите, Неудача обыграла Ганса в той игре, которую он сам с ней затеял. Ганс умер неудачником, потому что от жадности не мог остановиться вовремя и понять, что не в деньгах счастье.
Правда, дети Ганса, неожиданно для себя получившие в наследство такое богатство, распорядились им с умом. Они купили себе хорошую землю, построили на ней хорошие дома и зажили в них без хлопот. Да бедному Гансу от этого уже не было ни тепло ни холодно.
Что же можно сказать в конце этой истории, если поразмыслить над ней? Во-первых, мало кто может неудачу превратить в удачу. Во-вторых, имея хорошее, не стоит гоняться за лучшим, а в-третьих, счастье нельзя купить за деньги, как капусту на базаре.
ДОМОВОЙ ФЕРМЕРА ГРИГСА
Слышали ли вы когда-нибудь о домовом? Нет? Тогда послушайте. Домовой — маленький бесенок, который невидимо живет в человеческом доме. Своим хозяевам он приносит мало добра, предпочитая делать им всякие пакости. Хотя в наше время домовые в основном повывелись, но иногда их еще можно встретить.
Доверять домовому не стоит даже тогда, когда он старается угодить хозяину, потому что никогда не знаешь, в какую минуту ему это надоест и он затеет очередную злую проделку.
Тук-тук-тук! — раздался стук в дверь фермера Григса. Дед Мороз вовсю раскурил свою трубку, потому что время было зимнее и с севера дул резкий холодный ветер. Снег лежал по всей земле, закрывая стога сена смешными белыми колпаками, сосульки свешивались с соломенных крыш, а маленькие птички распушились и дрожали, сидя на голых ветках.
Но в самом фермерском доме было и тепло и уютно. Поленья потрескивали и таяли в пламени очага, отбрасывая красные отсветы на потолок и на стены. Темная ночь могла заглядывать в дом фермера Григса только в щелочки зарешеченных окон. А сам господин Григс грелся у огня, покуривая трубочку, пока кувшин пива с тремя печеными яблочками булькал на медленном огне в золе рядом с горящими поленьями.
Госпожа Григс сидела за своей прялкой, и колесо ее весело жужжало, как улей, полный трудолюбивых пчел. Хм-м-хм-м! Кошка и собака тоже радовались теплу, пристроившись поближе к очагу, каждый на свой манер. Кошка свернулась клубком и урчала, а собака, лежа у ног хозяина, молча наблюдала, как из печки к кухонному столу вылетают искры, чтобы исполнить свой танец между стоящими рядом кастрюлями.
Но тут в дверь снова постучали — тук-тук-тук!
— Смотри-ка, — удивился хозяин фермы, — кажется, за дверью кто-то есть.
— Может, ты посмотришь, кто там? — откликнулась жена.
«Ишь ты, оказывается, женщины не менее сообразительны, чем мужчины», — подумал муж и пошел открывать дверь.
Ветер так и ворвался в дом, и пламя в очаге взметнулось так высоко, будто от страха собралось выскочить из трубы.
— Добрый хозяин, пустите меня обогреться! — пропищал тоненький голосок.
Фермер Григс поглядел вниз и увидел на пороге странного человечка, едва доходящего ему до колен. Лицо у него было коричневым, как кофейное зерно, а глаза, которые он поднял на Григса, были большими и грустными, как у жабы. Отсвет очага упал на человечка, и фермер увидел, что ноги его босы, а на плечах нет самого захудалого пальтеца.
— Кто ты и зачем пожаловал? — спросил фермер Григс.
— Я — домовой и хотел бы остаться у тебя в услужении.
— Так-так, — протянул Григс, — но мне никто в услужение не нужен, к тому же в моем доме нет места для тебя. — И он приготовился захлопнуть дверь перед носом маленького человечка.
— Но выслушайте меня, господин Григс, — взмолился домовой, — я могу быть очень полезным в вашем доме.
Фермеру захотелось послушать, что же может делать домовой, и он напрямик спросил его об этом.
— Я могу разводить для вас огонь, — сказал человечек, — выпекать хлеб, мыть посуду, чистить кастрюли и сковородки, мести пол, варить пиво, жарить мясо, кипятить воду, фаршировать колбасу, снимать пенки с молока, делать масло и сыр, ощипывать гусей, прясть пряжу, вязать носки, чинить одежду и обувь. Одним словом, я буду выполнять любую работу по дому, так что вам не придется тратить ни копейки, чтобы нанимать повара, судомойку или какую-нибудь другую прислугу в помощь.
Фермер Григс и его жена заслушались домового, а тот продолжал стоять на пороге открытой двери.