Изображены болезнь, страх, ушедший глубоко в глубины подсознания, изображена социальная изоляция и культурная инородность в современном обществе. Изображена увлеченность творчеством как попытка компенсировать изоляцию и прорваться к новому знанию, к новому уровню свободы. Но это ничего не объясняет. Герои Мастера выписаны гораздо убедительнее, чем он сам. Схематизм образа может быть объяснен только тем, что М. Булгаков отслаивал его от себя, как наваждение. И страхи, и болезненные состояния, и сомнения, и неразрешимую ситуацию с самой близкой женщиной, и сожженную рукопись романа…
Поэтому образ Мастера получился авторской тенью – со слабой персонификацией (близость внешнего облика к портретам Н. В. Гоголя, самого Булгакова), с отсутствующей биографией и даже именем. Невнятно его происхождение – дворянское, мещанское? Литературная карьера его не освещена. А. Барков выдвигает гипотезу о том, что прототипом этого героя мог быть не кто иной, как Горький, пролетарский писатель, часто в литературных кругах именуемый в то время «мастером» (Барков 1994). Эта смелая мысль ничего не объясняет в концепции образа, а лишь уводит ее в другую плоскость.
Образ явно положительный и, как все положительные образы, теряющий в конкретности. Наделенный тонкой психической организацией, литературным вкусом, Мастер образован блестяще, по сравнению с «девственным» Иванушкой. Знание иностранных языков, современных и древних, указывает на классическое образование. Знание мировой литературы, культуры, соответствующие манеры, в том числе речевые манеры, выдают русского интеллигента, то есть интеллигента не в первом поколении. Но по-настоящему раскрыться этот образ не получил возможности, что связано с соответствующими обстоятельствами, в которые ставит героя писатель. Поэтому образ Мастера не поддается однозначной оценке – трижды романтический Мастер и историк в одно и то же время, гениальный писатель практически без литературного прошлого. Образ, данный скорее пунктирно. Образ, созданный в рамках пограничных состояний нормы и патологии.
Речевая характеристика Мастера производит впечатление иногда угнетающее – это невротические реакции, болезненные состояния. Потрясание кулаком, пугливые жесты, тревожные состояния. Отсутствие такой яркости и убедительности в высказываниях, которыми автор щедро наградил Воланда и его свиту (ни одного афоризма в уста своего Мастера Булгаков не вкладывает, кроме, пожалуй, «я другие читал…» - о стихах советских поэтов) создает почву для сомнений – а был ли Мастер? Может ли он являться автором гениального романа?
У А. П. Чехова Тригорин ходит и постоянно «пишет», живет и «пишет», любит и «пишет», потому что не может не писать. Писательство у него в крови. Мы не видим и не слышим его произведений, но Чехов создает психологически достоверный образ писателя. У М. А. Булгакова Мастер страдает, мучается, переживает и работает… Мы не видим процесса работы со словом. В больнице он вспоминает тот период своей жизни, который связан с романом и Маргаритой. Самого творчества мы не видим. Он пришел в мир не для того, чтобы стать писателем, а для того, чтобы свидетельствовать истину… На этом, собственно, и основывается перекличка с образом Иешуа, который им «угадан».
Однако проблема остается открытой. Текст такого произведения, как роман о Понтии Пилате мог быть создан действительно только мастером, большим мастером слова, прошедшим путь творческого развития от начинающего литератора до признанного художника слова. Не хватает чего-то главного, чтобы мы поверили в него как в гениального писателя, автора в высшей степени художественного произведения.
«Тема писательства в «Мастере» - глубоко личностная; для Булгакова она была фокусом практической этики», - пишет в своем исследовании А. Зеркалов самую болевую тему романа (Зеркалов 2004: 215). Но как раз эта тема и не раскрыта достаточно убедительно. Писательство и творчество, действительно, суть биографии М. А. Булгакова. И в воспоминаниях современников он остался талантливым человеком, талантливым рассказчиком, тонко чувствующим слово. У героя Булгакова дар рассказчика довольно заурядный, во всяком случае, неубедительный. У него даже имени нет. Есть определение цеховое – Мастер. Поэтому тема писательства повернута в романе другой стороной – невозможность свободного честного отношения к писательскому труду в данной социальной системе. За такое отношение к писательству ждет неминуемая расплата.
Вот этим-то судьба Мастера и примечательна. Она заслуживает действительно самого пристального внимания. Пишущий человек пострадал не за свои взгляды даже, не за убеждения, ибо они прямо не декларируются в романе, а за истину. В атеистической Москве он посмел сказать своим произведением, что вера в Бога имеет под собой веские основания, что Христос существовал. Несмотря на то, что сделал он это чисто художественными средствами, власть, идеологической основой которой было атеистическое учение, отреагировала адекватно. «Да, хорошо его отделали!», - произносит Воланд.
И видим мы героя в таком состоянии, которое не предполагает возврата к полноценному творчеству. Мастер болен, сломлен.
Награда покоем – одно из самых дискутируемых понятий и один из ведущих концептов романа. Триединство пространственной организации художественного мира романа: ад – покой – свет, в общем, соответствует христианским же представлениям о мироздании с той оговоркой, что покой именуется переходной зоной от чистилища у свету. Причем у Булгакова ад – это все царство Воланда, включая Москву. Не может же он давать бал на чужой территории!
Что касается толкований этого авторского концепта различными критиками, то были высказаны самые смелые гипотезы – от наказания в аду (А. Кураев и др.) до вторичного места упокоения праведников – аналога рая, но без света (А. Зеркалов и др.) Так Зеркалов пишет: «Теперь можно считать картину реконструированной. Булгаков построил «тот свет» по Флоренскому и, как бы уточняя схему прототипа наделил каждый из классических синонимов-обозначений рая своим содержанием: развратникам – «место злачно», жаждущим творчества и уединения – «место покойно», ищущим идеального устройства – «место светлее»…» (Зеркалов 2004: 222).
Действительно, проблема времени и пространства в романе «Мастер и Маргарита» решена чрезвычайно интересно. Этот аспект исследовали Д. Абрахам, Масако Омори, С. О. Драчева, которая в своей диссертации «Темпоральная организация романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» дала развернутую картину соотношения временных и пространственных хронотопов. (Драчева 2007).
Картина мира в аспекте временной и пространственной организации в романе базируется на представлениях известного религиозного деятеля, философа и математика П. А. Флоренского, которого внимательно читал и изучал М. Булгаков. В частности, в работе «Мнимости геометрии», которая была в личной библиотеке писателя, много помет, сделанных его рукой. В этой работе ученым была предложена концепция триединства вселенной. Свет – Бытие земное – Тьма. В Божественном бытии время течет в обратном направлении. Поэтому для тех, кто там, «казни не было». В земном бытии время условно-конкретно, наделено чертами обобщенности. Мы отсчитываем его по циклу вращения Земли и от даты Рождества Христова, что условно. Такие же характеристики имеет время московских глав. В Царстве Сатаны время кажется вечным, оно остановилось, как полночь во время Бала Полнолуния. Отсутствует представление о времени в картине сидящего Пилата, ждущего окрика Иешуа. Это Воланд рассказывает о двенадцати тысячах лун за одну луну когда-то. Сам Пилат этого не знает. По мнению Е Трубецкого, другого религиозного философа, ад противополагается вечной жизни не как «другая жизнь», а как «вторая смерть», то есть остановленный миг окончательного разрыва с жизнью.