— Ну и как звали безумца? Никола Трионский. Ха, знакомое имя, — девочка задумалась. Ну да, попадалось в трудах че Вайлэ, ещё в каких-то книгах, и Госпожа Архивариус упоминала. Надо полагать, он не вернулся, чтобы рассказать о раскалённом аде Базес. По крайней мере, ссылок нет.
Что ещё случилось в этот год? В Стате вывели новый особо урожайный сорт свеклы. Интересно, империя его купила, вывела заново или попросту украла? Чтобы одарить голодающий Радон… Несколькими росчерками девочка изобразила на листе человека в одежде патэ, с мешком в руках. В мешке у него была свекла, а крался он через границу Каррионы и Стата.
Интересно, если Кристаллы Границы были бы расставлены не только между жизнью и смертью, но и по границам человеческих государств, жить стало бы лучше? Едва ли… Девочка набросала несколько столбов с Кристаллами, она видела в книге, как те выглядят. Нет, патэ, не выпустят вас из Стата, особо урожайная свекла останется дома!..
Читаем дальше. Урожай в разных провинциях, пшеница, рас, картошка, яблоки, виноград, джег, пролистываем, скукотища. Пошла статистика, значит, ничего интересного больше не будет. Девочка перечитала свои записи, пририсовала к кнуту дюжего мужика, повертела в руках авторучку.
— Вы пускали кнуты в ход без колебаний. И потому проиграете, — словно разя ножом, с силой проткнула нарисованного работорговца стальным пером.
Раздался писк.
Девочка вздрогнула, подняла голову.
Солнце стояло высоко, и один из внутренних каменных двориков замка был весь залит светом. Но камни дышали прохладой, не пуская сюда удушливую жару, фонтан остужал воздух, свежая зелень черёмухи расточала тонкий аромат. В тени под ветками стояла большая плетёная колыбель.
Из которой снова подали голос.
Девочка обречённо вздохнула. Встала и подошла.
— Ну, чего?.. — пробормотала, заглядывая в колыбель. — Разбудила вас злая тётя Дикарка?
В глухом дворике не было тихо. Откуда-то доносились голоса работников замка, визжали по дереву пилы, кирки стучали в камень. Сама девочка бормотала себе под нос, вполголоса восторгалась найденными фактами или сделанными выводами, хвалила себя или ругала. Но дети в колыбели безмятежно спали и проснулись не от громкого звука — от вспышки холодного гнева, с которым девчонка убила нарисованного врага.
— Ну, извините…
Младенцы заворочались в неплотных завёртках, загулили, как будто советуясь — возмущаться или простить на первый раз.
Их раздумья прервали звуки шагов. По ступенькам, ведущим из помещений замка в дворик, сбежала молодая женщина. Стройная, синеглазая, с коротко подстриженными каштановыми волосами.
— Что?..
— Всё в порядке. Не капризничали. Не промокли. Только что проснулись, — доложила девочка.
— Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делала, — мать наклонилась над младенцами. Они беззубо улыбались. Женщина тоже улыбнулась, но почти горько:
— А ваши папаши почти никогда не улыбаются… — обратилась к ним. — Так, ты будешь первым…
Она распустила шнуровку рубахи, поддёрнула женскую ленту и стала кормить грудью. Ребёнок сопел и чмокал, зажмурившись, шевеля носом-кнопкой.
Девочка вернулась к своим записям, бесцельно перебирала листы. Она чувствовала на себе взгляд Тании: скажи что-нибудь, соври, что у тебя всё в порядке, похвастайся тем, что нашла в скучных книжках. Называвшая себя Дикаркой знала, чего ждёт молодая мать.
Они были почти подругами — ну, насколько могут быть подругами тринадцатилетняя девочка и двадцатилетняя женщина. Вопреки своему прозвищу, Дикарка не была такой уж дикой. Она не отказывалась общаться, откликалась на просьбы — подождать, передать, посидеть с ребёнком. Но не больше. На все попытки сблизиться отвечала глухой обороной и никогда не отзывалась на безмолвный призыв Тании.
Женщина была целительницей, сильной эмпаткой, чужая боль и горе не оставляли её равнодушной. Но некоторые раны можно исцелить только тогда, когда раненый сам признает себя таковым и согласится лечиться…
Дикарка отказывалась признавать свои раны. Нянчит боль, не чувствует в себе силы открыться?.. Нет, скорее защищается от окружающего мира. Все враги, разве не так?.. Её нельзя приласкать, поддразнить, посмеяться над ней или вместе с ней.
Тания вздохнула. Что муж, что эта упрямая девчонка — почти сестрёнка, — резаны из одного камня. Им больно, а они молчат и только набычиваются упрямо. Проси, кричи, плачь — толку не будет. Остаётся только любить их такими, какие они есть.