Взглядами девочки тоже были похожи. В серых левой и синих с зелёными искрами глазах правой таились насторожённость и опаска, готовность к подвоху от окружающих. Но в сине-зелёных эта готовность сражаться с миром была более явной.
Ещё отличались расположением синяков. Одно ухо левой было больше, чем следует, нос правой распух и покраснел. Можно было сделать вывод, что они познакомились друг с другом так, как обычно знакомятся мальчишки, в первую встречу одаряя тумаками будущего приятеля.
— …Значит, не бояться… — продолжая разговор, задумчиво протянула сероглазая. — И что, ты так-таки ничего не боишься?
— Почему, боюсь, — не стала рисоваться сверстница. — Но притворяюсь.
— Боли боишься?
Девочка пожала плечами.
— Подумаешь, кнутом прилетело. Вот пожрать не удалось украсть, это да… — она оглянулась куда-то в комнату.
— Принести ещё? — предложила ушастая.
— Не-а, — с сожалением отказалась носатая. — Сама говорила, нельзя много… Скорее бы лето заканчивалось, можно будет на полях кормиться, огородах…
— Я думала, вы не любите зиму.
— Кто это — "вы"?
— Ну… вы.
— Нет уж, ты скажи, как есть — беспризорники, ворьё и одёнки города.
Конечно, мы не любим зиму. За что её любить? Разве что весна хуже. Зимой люди редко простужаются, и еда не портится, и темнеет рано, словом — раздолье для нас, одёнков. А вот весной можно схватить как будто насморк — и тут же от него помереть.
— А высоты боишься? — левая беззаботно поболтала ногами над бездной. Правая пожала плечами, с полнейшим равнодушием глядя в пропасть.
— Нисколько.
— Темноты?
Та лишь усмехнулась в ответ.
— Мертвецов?
— Ну… не то чтобы боюсь, просто мне не по себе в их присутствии.
— Что, тебе так уж часто приходилось видеть мёртвых?
— Не видеть. Я не умею, и разгляжу призрака если только он сам сумеет мне показаться. Вот чувствовать могу запросто. В клоаках под городом их полным-полно… Идёшь и чувствуешь, как чужие мысли в голову лезут. Да ещё воспоминания о смерти вдруг прочитаются — хоть вон беги…
Левая спохватилась и захлопнула рот.
— Вообще-то я имела в виду мёртвые тела, — сказала небрежно.
— А чего их бояться? — пожала плечами воровка. — В Нижнем Городе на окраине Тошниловки… нет, не там, где Тухлый Квартал, со стороны городской стены, чуть ли не каждую ночь по несколько жмуриков случается. Увидел и беги в другую сторону. Или, если смелый, выверни сперва карманы. Если грабители постарались, ничего не найдёшь, а вот если убийцы или по пьяному делу поножовщина — может, чего и звенит в кошеле. Нам однажды повезло разжиться золотом, почти месяц досыта ели…
— Бр-р-р! — Левая не нашлась что сказать. — Весёлая жизнь у вас, у беспризорников…
— Ещё бы! — правая невесело усмехнулась. — Так весело, что хоть вешайся…
— А ведь если бы не патэ Киош, я бы сейчас, наверное, тоже была среди вас… может быть, даже и чефом, как ты.
Девочка покосилась на неё с сомнением, но вслух его не высказала.
— Или, скорее, оказалась бы призраком в канализации.
— Не в клоаках, — поправила воровка. — В Серых Отвалах.
На вопросительный взгляд пояснила, что там хоронят бездомашний люд, бедняков, бродяг и рабов.
— Значит, тебя спас патэ, — задумчиво проговорила воровка. — Спасли, приютили, обогрели, и так далее…
— Ну да! — сероглазая задрала подбородок. — Почему ты так ненавидишь церковников?
— Потому что со мной всё получилось в точности наоборот. Пастыри не смогли помочь и защитить. Потом выгнали из дома посреди зимы…
— Как — выгнали? — переспросила левая ошарашено.
— Очень просто. Акт Шод Тамнэ, ты, конечно, знаешь, что это такое.
— Предписание в течение суток покинуть место жительства, — автоматически пробарабанила левая. — Место переселения не определено…
— Если коротко, убирайтесь куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Может быть, это и нужно было… Наша семья была небедной, таких не любят. Моего отца не любили за "излишнюю" честность и вспыльчивый нрав. Мать считали ведьмой, она на четверть ситха, мои глаза видишь?.. А потом со мной и с братом случилась одна вещь… и нас вовсе посчитали проклятыми. После нападения троллей все соседи как будто взбесились… Если бы кто на льду поскользнулся и ногу сломал, нам бы живо подпустили "красного петуха". А то и кольями забили. Не знаю, могли ли пастыри угомонить народ… могли, наверное, на то и пастыри, чтобы уметь обращаться со стадом. Но они даже не попытались!.. Вместо этого предпочли изгнать паршивых овец. Просто велели нам выметаться.