Окно в кабинете было громадным, во всю переднюю стену, поверхность его была цилиндрической и выступала из корпуса здания наподобие балкона. Через это хрустальной прозрачности окно в кабинет с черно-серебристого неба смотрели колючие немигающие звезды и лился странный, нежный и волнующий жемчужный свет. В нем не было ни щедрой тёплой яркости солнечного света, ни призрачного таинства лунного освещения; свет этот был ласков и покоен — ни грусть, ни радость, ни явь, ни сон, а сладкая дрёма.
Лорка вошёл в прямой световой поток, провёл по воздуху ладонью, точно пытался погладить или зачерпнуть этот сказочный свет, а потом взглянул в окно. Его глаза больно ужалила яркая золотая звезда — Солнце. Ужалила не только в глаза, но и в самое сердце — оно заныло, как всегда ноют человеческие сердца, когда ещё свежи томление и своеобразное грустное счастье любовной разлуки. Лорка зажмурился, но все равно каждой клеточкой кожи, ресницами подрагивающих век он ощущал нежную, как дыхание ребёнка, едва уловимую ласку далёкого, а потому ещё более родного светила. И ещё он чувствовал взгляд Альты, он видел её глаза — такие неожиданные, такие укоризненные, такие светлые глаза на тёмном лице.
Стены кабинета имели розоватую окраску, потолок был светло-голубым, пол — светло-зелёным. Жемчужные лучи многократно отражались от этих полуполированных поверхностей, что создавало иллюзию дневного освещения.
Да, цветов и зелени в этом кабинете было предостаточно, а вот хозяина, начальника космопорта, Гаспара Тагоровича Аргоняна, не было — запаздывал. Лорка знал Аргоняна, потому легко представил себе, чем он сейчас занимается: конечно же, беседует с группой ведущих инженеров, начальников бригад, которые готовили «Смерч» к старту на Кику. Лорка пододвинул кресло, сел и подумал, что Тимур и Виктор Хельг, конечно, уже на корабле, а остальные вот-вот должны прибыть.
Лорка не ошибся: Игорь Дюк, Соколов и Ника Сонлей стояли в этот момент на шестом причале, где был ошвартован «Смерч», в кабине только что остановившегося лифта. Двери его бесшумно раздвинулись, Соколов шагнул было вперёд, но нога его на полушаге повисла в воздухе. В отличие от всех других гиперсветовые корабли стартовали не с поверхности Плутона, а со старт-спутника, находящегося на стационарной орбите, поэтому Соколову почудилось, что он шагает прямо в открытый космос. Звезды, щедро, слишком щедро рассыпанные и размазанные по небу, смотрели на него со всех сторон. Смотрели сурово, холодно и осуждающе. Игорь засмеялся, осторожно отодвинул Соколова в сторону и шагнул вперёд, на прозрачный композитный пол.
— Все в порядке, Александр Сергеевич. — Игорь притопнул ногой. — Прозрачен, но металлов твёрже он и крепче пирамид.
Соколов усмехнулся, но шагнул вперёд с опаской, точно на тонкий лёд. Ника скорее машинально, чем сознательно, придержала его за локоть. Соколов укоризненно взглянул на неё.
— Это мне по рыцарским канонам положено предположить вам руку.
Прозрачный пол только намёком отражал их ярко освещённые фигуры, а сквозь него теперь просматривалась серебристо-серая поверхность Плутона, изрезанная извивами и иероглифами чёрных теней.
— Как, впечатляет? — спросил Игорь.
— Впечатляет, — спокойно согласился Соколов и ещё раз, уже смелее, притопнул ногой. — Непонятно только, к чему такие театральные эффекты?
— А для того, — Игорь повёл рукой вокруг себя, — чтобы можно было без помех пить настоянный на звёздах волшебный напиток космических тайн.
Ника засмеялась и добавила:
— А ещё для того, чтобы удобнее было следить за причаливанием, швартовкой, погрузкой и отходом кораблей.
Соколов достал из кармана большой белоснежный платок, не торопясь вытер лицо и шею.
— И везде-то они побывали, и все-то они видели, — пробормотал он, спрятал платок в карман и лишь теперь обратил внимание на мощную колонну, тянущуюся к звёздам. — А это что за сооружение?
— Это и есть наш корабль, так сказать, вид вблизи. Прошу любить и жаловать.
Запрокинув голову, Соколов несколько критически разглядывал вздымавшийся над ним «Смерч».
— Ничего, — сказал он наконец, — но, судя по голографиям, я ожидал большего.
— Недостаёт иллюминации и цветочных ожерелий?
— Что цветы? Эфемеры! — невозмутимо ответил Соколов. — Дело в масштабах. Мне не раз приходилось вот так же, рядом, видеть планетарные лайнеры. Это действительно впечатляющие конструкции! Размеры, элегантность линий и внутренний комфорт. А это, — он ещё раз, запрокидывая голову, оглядел корабль, — нечто вроде древних ракет на химическом топливе.
Слушая его, Игорь с нарастающим выражением грусти на лице покачивал головой.
— Древних ракет? Да что вы! Эта штука, — он презрительно кивнул на корабль, — хуже. Много хуже!
Соколов усмехнулся.
— Почему же?
— Потому что она опаснее.
Тень беспокойства скользнула по лицу Соколова, Ника с трудом сдерживала улыбку.
— Гораздо опаснее, — печально повторил Дюк и со вздохом погладил нейтридный корпус корабля ладонью. — Судите сами, чем заправлялись древние ракеты? Такими натуральными, домашними, хорошо приручёнными веществами, как водород и кислород. Да их можно было черпать вёдрами и носить в начальные школы, чтобы ставить там показательные опыты по влиянию низких температур на свойства материалов! Немыслимо, но даже при взрывах энергоустановок и двигателей у экипажа были шансы уцелеть. История космоса знает такие случаи. А теперь? — Игорь безнадёжно махнул рукой. — Гипервещество, на котором работают ходовые двигатели, только и дожидается, как бы вырваться на свободу из-под контроля автоматики гашения и ахнуть так, чтобы от корабля вместе с его бедным экипажем не то что пыли, но и атомов не осталось.
Ника наконец не выдержала и сказала со смехом:
— Да не слушайте его, Александр Сергеевич! Он вас пугает!
Игорь прижал руку к сердцу.
— Я? — Он покачал головой и снова с грустью и нежностью погладил корпус корабля. — Ни в коей мере. Я только беспристрастно констатирую очевидные и, если можно так выразиться, вопиющие факты. А факты — вещь упрямая.
— Да, факты вещь упрямая, — хладнокровно согласился Соколов, тоже погладил ладонью корпус корабля и бодро сказал: — Что ж, сквозь тернии — к звёздам!
Корабль будто услышал его призыв; с пугающей медлительностью в его корпусе раздвинулась, будто прорезалась, входная дверь, и мягко осветилась кабина внутреннего, корабельного лифта.
…В этот самый момент Лорка скорее услышал, чем почувствовал позади себя лёгкое движение, обернулся и увидел улыбающегося Аргоняна. Гаспар Тагорович был старчески массивен, по-рембрандтовски выразителен и медлителен в движениях. У него были умные, насмешливые, близко посаженные глаза, небольшой рот с полными, чувственными губами и большой мясистый нос.
— Здравствуй, командир, — певуче сказал он и, ласково приобняв за плечи, посадил на старое место поднявшегося ему навстречу Лорку.
— Здравствуй, Гаспар Тагорович.
Они были старыми знакомыми, собственно, все экипажи гиперсветовых кораблей были Аргоняну старыми знакомыми, но, помимо этого, несмотря на большую разницу в годах, они ещё чисто по-человечески симпатизировали друг другу.
Неторопливо, основательно усевшись на своё рабочее место, а только с этого места начальник порта вёл свои дела с командирами кораблей, Аргонян принялся с улыбкой разглядывать Лорку.
— Все такой же красивый и сильный. И все такой же бродяга и непоседа. Разве можно так часто оставлять одну молодую жену-красавицу?
— Приходится. А то у тебя все корабли разворуют, Гаспар Тагорович.
Скрывая смущение, Аргонян раскатисто откашлялся, но Лорка безжалостно продолжил:
— Как же это ты не уследил за «Вихрем»? Такой был корабль!
Аргонян покачал головой.
— Какая невоспитанная молодёжь! Неделикатная, жестокая! — Он шумно вздохнул и, сменив тон, печально сказал: — Недоглядел, проворонил. Наверное, старый стал, на Землю пора, в Дом космонавтов, на покой.