Действующие лица
Николас, сорок пять лет.
Виктор, тридцать лет.
Джила, тридцать лет.
Ники, семь лет.
Hиколас (за своим рабочим столом. Наклоняется вперед и говорит в селектор). Введите его. (Откидывается на спинку стула.)
Дверь открывается. Медленно входит Виктор. Одежда его изодрана, лицо в кровоподтеках. Дверь за ним закрывается.
Здравствуйте! Доброе утро. Как самочувствие? Ну что, договорились? Не будем морочить друг другу голову, а? Нам это ни к чему. Вы же цивилизованный человек. Я тоже. Садитесь.
Виктор медленно опускается на стул.
(Встает, подходит к Виктору.) Что это такое, как по-вашему? Правильно, мой большой палец! А это? Мизинец! Итак, большой и мизинец. Сейчас я провожу своим большим пальцем у вас перед глазами. Вот так. Теперь то же самое я делаю с помощью мизинца. А могу и тем и другим сразу. Вот так. Вообще могу делать все, что мне заблагорассудится. Наверное, думаете, я сумасшедший, да? Что ж, моя мать так и считала. (Смеется.) Думаете, трясти пальцами перед глазами — это глупо, а? Пожалуй, я с вами соглашусь. Да и вообще вы человек выдающихся умственных способностей. Ну а что бы вы сказали, если бы перед глазами у вас был не палец, а ботинок или (указывает между ног)?.. И что это меня на глазах заклинило? А ведь и вправду заклинило? Похоже, что так. Но не на своих же, а на чужих! Тех, кого ко мне сюда приводят, как вас. Потому что глаза — самое уязвимое, что есть у человека. Именно через них просвечивает его душа. Вы верующий? Я — да. Ну, и на чьей же стороне, по-вашему, Господь Бог? А? Нет, тут явно требуется выпить. (Подходит к бару. Наливает себе виски.) Не терпится, наверное, узнать, где сейчас ваша жена? В соседней комнате. (Пьет.) Красивая женщина. (Снова пьет.) Господи, до чего хорошо. (Наливает виски.) За меня не волнуйтесь. Пить я умею. (Пьет.) Вы, должно быть, уже заметили, что я люблю поболтать о том о сем. И, возможно, полагаете, что это все давно отрепетированная, вполне предсказуемая и, так сказать, общепринятая метода. И выглядит она примерно так: я тут себе болтаю — дружелюбно, беззаботно, — словом, вступаю в игру с легким сердцем, даже беспечно. А в это самое время за кулисами прячется другой — молчаливый, мрачный, весь изготовленный для прыжка, как пума. Нет-нет. Уверяю вас, что это не совсем так. Мне незачем прятаться. Ведь здесь я полный хозяин. Сам Господь Бог говорит моими устами. Между прочим, я имею в виду Господа Бога из Ветхого Завета, хотя, поверьте, ничего еврейского во мне нет. Меня тут все уважают. Включая вас, не так ли? Что ж, полагаю, что именно таким образом и следует ко мне относиться.
Пауза.
Встать!
Виктор встает.
Сесть!
Виктор садится.
Большое спасибо.
Пауза.
Скажите-ка мне вот что…
Молчание.
Да, красивая женщина ваша жена. Ничего не скажешь, повезло вам. Интересно бы узнать… нет, сперва перед дорогой требуется выпить… (Наливает себе виски.) Вы меня уважаете, не так ли? (Подходит к Виктору и пристально смотрит на него сверху вниз.)
Тот поднимает на него глаза.
Так я правильно сказал, а?
Молчание.
Виктор (тихо). Я вас не знаю.
Hиколас. Но уважаете.
Виктор. Я вас не знаю.
Hиколас. Вы что, хотите сказать, что не уважаете меня?!
Пауза.
Или что уважали бы, если бы получше узнали? А вы хотели бы узнать меня получше?
Пауза.
Хотели бы, а?
Виктор. То, чего я хотел бы, не имеет никакого отношения к делу.
Hиколас. Напротив. И самое прямое.
Пауза.
Я столько всякого про вас слышал. И страшно рад нашей встрече. Впрочем, далеко не уверен, что «рад» подходящее в данном случае слово. Что касается языка, то приходится быть чрезвычайно осторожным. Заинтригован! Да-да, не рад, а именно заинтригован. Ну, во-первых, потому, что столько всякого про вас слышал. А во-вторых, потому, что если вы и на самом деле не уважаете меня, значит, вы — человек в своем роде уникальный. Ведь все остальные тут знают, что моими устами говорит сам Господь Бог. А вы, насколько я понимаю, вообще неверующий?
Пауза.
И, следовательно, не верите в путеводную звезду?
Пауза.
Но тогда во что же?
Пауза.
Выходит, в моральном отношении… вы, так сказать, барахтаетесь в жидком дерьме. Это, знаете… когда съешь тухлый омлет…
Пауза.
Сдается мне, что я заслужил право пропустить еще один стаканчик перед дорогой. (Снова наливает себе. Пьет.) А как вы насчет виски?
Пауза.
Говорят, у вас чудесный дом. Полно книг. И все такое. Кто-то мне рассказывал, что некоторые из моих мальчиков немного там порезвились. Мочились на ковер и прочее в том же духе. Жаль, что они так нехорошо себя вели. Честное слово, жаль. Но знаете, как это бывает? На них ведь лежит такой груз ответственности. Они все время его ощущают, он всегда с ними. День и ночь… этот груз. Вот им и приходится иногда мочиться на ковры, чтобы… Вы понимаете. Вы же интеллигентный человек.
Пауза.
А как поживает ваш сын?
Виктор. Я не знаю.
Hиколас. О, уверен, с ним все в порядке. Сколько ему? Семь или что-то в этом роде? Мне говорили, совсем уже большой мальчик. Только вот ведет себя как маленький несмышленыш. А с ним и правда все в порядке?
Виктор. Не знаю.
Hиколас. Да, наверняка в порядке. Попозже я сам с ним поговорю и выясню это. Если я не ошибаюсь, он где-то там, на втором этаже.
Пауза.
Ну так…
Пауза.
Что вы на все это скажете? Будем друзьями, а?
Пауза.
Что до меня, то я готов быть с вами до конца откровенным. Как и положено друзьям. Меня, например, влечет к себе смерть. А вас?
Пауза.
Ну так как же? Тоже влечет? Не обязательно своя собственная. Нет, смерть других. Понимаете, других! Влечет ли она вас, по крайней мере в той же степени, что и меня?
Пауза.
Смерть. Смерть. Смерть. Наиболее уважаемые авторитеты свидетельствуют: она — прекрасна! Самое чистое, самое гармоничное, что только может быть на свете. По сравнению с ней секс — просто ерунда. (Пьет.) Кстати, о сексе… (Принимается безудержно хохотать, затем так же внезапно останавливается.) Как она у вас… любит это дело? Или она… предпочитает заниматься чем-нибудь другим… сами знаете чем? В общем, что ей нравится? Я веду речь о вашей жене. Вашей жене!