Я сделал резкое движение ногой, чтобы перемахнуть ограждение и прыгнуть в студёные воды.
Но вторую ногу переставить не успел.
Прямо с небес на меня смотрели: Наталья в подвенечном платье, отец Виктор в праздничном облачении и ещё один человек. Юноша с крыльями. То ли ангел-хранитель, то ли белая горячка.
Наталка кричала в своей обычной эмоциональной манере:
– Не делай этого! Не смей! Ты слышишь, тряпка? Я тебе приказываю: жить!
Священник уточнил тихим и спокойным голосом:
– Я тебя прошу.
А ангел-хранитель ответил за них обоих:
– Мы все тебя просим.
* * *
Следующий день был воскресеньем. Утром я исповедался отцу Илии, не забыв упомянуть и попытку суицида, но, несмотря на это, был допущен к причастию.
Остаток дня я посвятил подготовке к переезду в Луганск, куда уже было пора выдвигаться.
Первым делом, я коротко остриг волосы, доходившие почти до груди. Во-первых, чтоб перестать быть похожим на старое фото из базы данных «Их разыскивает милиция». А во-вторых, имея намерение вступить в нарождающуюся повстанческую армию, заранее постригся по-военному. И, выйдя из парикмахерской, начал обтяпывать тёмные делишки во имя светлой цели.
Мне удалось накупить золотых украшений в ломбардах по дешёвке на 15 тысяч долларов. Не помешает, учитывая, какая инфляция ожидает гривну, когда Крым отпал, а Донбасс вот-вот отпадёт.
А ещё удалось купить на чёрном рынке вместо игрушечного пистолета настоящий Макарыч. В плане дальней стрельбы эта пукалка слова доброго не стоит. Но если бандиты остановят по пути мою машину, чтобы золото забрать – самое то. До восьми отморозков смогу восемью патронами утихомирить.
Когда стемнело, я проехал по Лаврской улице, чтобы бросить прощальный взгляд на любимый монастырь, где служит отец Илия, про которого я не знаю, увижу ли его когда-нибудь ещё.
За день власти успели выставить у ворот монастыря охрану, чтобы не пускать паломников.
«Штирлиц едет в Берлин работать», вспомнилась финальная фраза из известного советского сериала.
А я еду работать в Луганск.
Вот только работать на киевскую фирму я не буду.
А буду работать по подготовке изгнания фашистов с Донбасса, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах там не бросали под поезд молодых жён и не разбивали головы священникам во время богослужения.
Постояв с такими мыслями в течение нескольких минут, я плавно надавил педаль газа.
Мерседес устало чихнул двигателем и скрылся в темноте.
Эпилог мемуаров. Белокурый лейтенант Рамирес.
Я должен был выйти на работу в Луганске в понедельник 24 марта в 9 часов утра, но пока я приехал на машине из Киева и поспал в ней хоть сколько-нибудь, в офисе удалось появиться только около 12 часов.
Впрочем, в надвигающемся хаосе отсутствия руководителя в филиале никто и не заметил.
Я чисто формально отметился в конторе, немного ознакомился с обстановкой на месте, и спустя всего три с небольшим часа, выехал в родительский дом.
– Ты похудел, постарел, и виски седые, – с порога заметила мать, хотя с момента нашего расставания прошёл всего месяц.
Я не спешил рассказывать о пережитом, что заставило меня поседеть, и отмахнулся, что, мол, очень устал, ехав за рулём всю ночь. Чем позже она обо всём узнает, тем лучше.
Несмотря на то, что я не предупреждал о своём прибытии, маме было, что выставить на стол с целью откормить осунувшегося сына.
За обедом она спросила меня, почему я без жены.
Мне очень не хотелось сообщать страшную весть, и поэтому я попытался хоть чуть-чуть выиграть время:
– А ты почему одна? Где же отец? Неужели этот неугомонный живчик снова устроился на работу, не усидев дома на пенсии? А как же сердце?
Реакция мамы оказалась неожиданной. Она резко вскочила со стула, отвернулась к стене и срывающимся голосом прокричала:
– Нет больше с нами Володи!
– Где, когда и как? – только и смог я выговорить. Тон этой реплики получился максимально сухим. Я не заплакал, потому что уже не мог. Все слёзы выплакал на днях, на всю оставшуюся жизнь. Теперь мои сухие глаза могли только пылать гневом.
А мать успокоилась и смогла изложить по порядку:
Рассказ матери о смерти отца
– Десятого числа поехал папа в областной центр за инструментами. Чтобы починить проводку в гараже. Я как чувствовала, что не надо туда соваться, когда там так неспокойно. За завтраком его отговорить пыталась. Но ты ж знаешь своего папашу – такой же упёртый, как и ты в него уродился. Пока он ехал туда на маршрутке, к вокзалу подъехал так называемый «поезд дружбы» – это шпана из правого сектора пожаловала, из Тернополя. Зашёл, значит, Володя в магазин строительный, а они зашли в кафешку напротив. Пока он выбирал нужный товар, не спеша, они там бесплатно выпили всю водку, на правах хозяев страны, и стали задирать персонал. И когда он уже выходил, вывалились и они из дверей, таща молодых официанток к своим машинам за волосы. У входа стояли бледные, как полотно, милиционеры, охраняющие магазин, даже и не думая о том, чтобы им помешать, а думая только о том, лишь бы они на выручку в кассе не позарились. А твой папа с юности не мог смотреть, как обижают слабых – ещё в семидесятых годах дрался с хулиганами, унижавшими интеллигентов. А тут женщин бьют на глазах у милиции. А Володя – пенсионер и сердечник, куда ему с молодёжью биться. Он значит, молоденького милиционера в спину толкает: