Там был так называемый телефон доверия, по которому можно позвонить и сдать сепаратистов. Я и позвонил. На том конце провода обрадовались – подумали, кто-то из гражданских хочет заложить партизан. Спросили, кого я желаю назвать. А я ответил:
– Я – сепаратист. У меня в подчинении три десятка удалых молодцов, а меня нет в списке лиц, опасных для Порошенко. Безобразие.
М. Х. (едва сдерживая смех): И что они вам ответили?
Л. Р. (спокойно): Поблагодарили за звонок. Обещали исправить свою оплошность. Через три дня я снова посмотрел списки – не обманули.
М. Х.: Нам поступает информация, что про войну уже анекдотов всяких насочиняли. Вы знаете хоть один?
Л. Р.: Знаю, и не один. Мой любимый таков:
Киевлянин живёт и работает в Донецке уже не первый год. А прописка киевская. Вдруг ему на мобильный звонок – киевский военкомат. Военком начинает ездить по ушам, что, мол, должен он явиться через два дня в военкомат с вещами для отправки на войну.
Тот отвечает:
– Вообще-то я не в Киеве и уже воюю.
У военкома появилась заинтересованность:
– Когда призывались? В какой части служите? На каком участке фронта? Кто командир?
Тот отвечает:
– Доброволец. Батальон подполковника Кононова. Шахтёрск. Ополчение ДНР.
На том конце провода – кататонический ступор. Потом робкий вопрос:
– А в Киев когда собираетесь?
– Вот освободим Славянск и Краматорск, и сразу к вам. Прямо к военкомату на танке подкачу.
М. Х.: А мой любимый:
Армянское радио спрашивают:
– Почему бойцы национальной гвардии Украины во время интервью прикрывают лица масками?
Ответ:
– Им ещё в Россию гастарбайтерами ехать.
Л. Р.: Такого я ещё не слышал.
Оба смеются. Журналистка возвращается на деловой лад первой.
М. Х.: Продолжим разбирать слухи об ополчении. Есть ли у вас несовершеннолетние?
Л. Р.: В моём взводе один сын полка. Родился в день нападения Соединённых Штатов на Югославию в 99-м году. Учился в школе в Мариуполе, никого не трогал. 13 июня он сдавал экзамен. И тут тревога – укры начали зачистку города. Жители спустились в подвалы, а солдаты завязали с нашими бой. Его школа была на правом берегу реки Кальмиус, где шла регулярная армия – эти гражданских не тронули. А его семья оставалась дома на левом берегу, где шёл правый сектор. Те забрасывали подвалы гранатами. И остался он круглым сиротой. Прибился к отступающей роте Бабая и шёл с ними до самого Антрацита, где я взял его под своё крыло. Оружие малолеткам мы не даём. Вася, например, ведёт разведку. Юркий подросток, идеально знающий местность, в этом деле незаменим. Он объездил на своём велосипеде весь юг Донецкой и Луганской республики. Был даже в двух сёлах Бердянского района Запорожской области. Вот такой сын полка. Да он и вправду мне почти что в сыновья годится. Если бы я залетел на первом курсе института, у меня бы мог быть сын такого возраста (смеётся).
М. Х.: Но у вас нет ни жены, ни детей?
Л. Р.: Не успел я завести детей. Я – вдовец (резко мрачнеет).
М. Х.: Эту войну называют братоубийственной. У вас есть родственники в противоположном лагере?
Л. Р.: Есть. Точнее, был один. Мамин двоюродный племянник, Юра Грищук, из Хмельницкого. Девичья фамилия матери – Олеся Грищук. Так вот, этот Юра был главным специалистом по пыткам в карательном батальоне. Отпетый садист. Был в моём взводе боец, Дима – виртуозно играл на гитаре Битлов, у него и позывной был Маккартни. Попал в плен. А Юрик придумал изощрённое издевательство – во время жестоких допросов над заключёнными измывались под звуки музыки. А между этими допросами прокручивали им в камере те же песни, что звучали во время пыток. И когда мы обменяли Диму на их пленника, его трясло мелкой дрожью от первых же аккордов некогда любимой песни “In my life” – его под неё месили, как боксёрскую грушу. Неделю назад Юра попал ко мне в плен сам. Вспомнив, что он сделал с Маккартни, я лично пустил ему пулю в лоб без суда и следствия.
М. Х.: Есть ли у вас родственники в ополчении?
Л. Р.: У меня остался один близкий человек – мама. Остальных я потерял. В середине марта во время погрома в Киевской области погиб двоюродный брат. По дороге из Киева в Крым попала под горячую руку бандеровцев жена. А я, оставшись один, как перст, взялся за пистолет. Я сражаюсь не за то, чтобы Донецк и Луганск писались без мягкого знака на географической карте. А за то, чтобы никогда, вы слышите, ни при каких обстоятельствах весёлые аполитичные панки и рокеры не становились суровыми мстителями за смерть друг друга. Вот за что я сражаюсь! (стучит кулаком по столу)