— Спускайся! Спускайся, и прими свое чертово лекарство, ты, маленький трус! Немедленно!
— Я спущусь… я спущусь, если ты пообещаешь… не бить меня слишком сильно… не причинишь мне вреда… только отшлепаешь, но не навредишь мне…
— Спускайся с этого дерева! — прокричал его отец.
Джеки посмотрел на дом, но это было безнадежно. Его мать отступила куда-то далеко, на нейтральную территорию.
— НЕМЕДЛЕННО СПУСКАЙСЯ!
— О, папа, я не смею! — крикнул Джеки в ответ, и это было правдой. Потому что сейчас отец может убить его.
Это была тупиковая ситуация. Может минута, может две. Его отец кружил вокруг дерева, пыхтя, как кит. Джеки крутился на руках и коленях, следя за его движениями. Они были как части часов.
Во второй, или третий раз, возвращаясь к лестнице, прибитой к дереву, Торрэнс остановился. Он изучающе смотрел на лестницу. Положив руки на ступеньку напротив глаз, от начал подниматься.
— Нет, папа, она не выдержит тебя, — прошептал Джеки.
Но его отец продолжал упорно подниматься, как судьба, как смерть, как рок. Выше и выше, все ближе к домику на дереве. Одна ступенька сломалась под его руками, и он чуть не упал, но, с ворчаньем, рывком успел ухватиться за следующую. Другая ступенька, под тяжестью его тела, со скрежещущим звуком выдергиваемых гвоздей, повернулась из горизонтального в вертикальное положение, но не сломалась, и вот дергающееся, напряженное лицо появилось над уровнем пола, это был единственный раз в жизни Джека Торрэнса, когда отец пришел к нему в домик. Если бы он только мог толкнуть это лицо ногой, на которой еще был мокасин, толкнуть туда, где между свинячьих глазок находился нос. Он мог бы столкнуть отца с лестницы, возможно, убил бы его. (А если бы он его убил, сказал ли бы кто-нибудь что-то, кроме: «Спасибо, Джеки»?) Но его остановила любовь, и любовь позволила ему только прикрыть лицо руками и сдаться, как только он увидел на досках толстые, короткие пальца сначала одной руки, а потом другой.
— Теперь, ей-богу, — его отец дышал. Он стоял над своим загнанным сыном как гигант.
— О, папа, — Джеки было жалко их обоих. На минуту отец застыл, на лице было выражение неуверенности, Джеки увидел лучик надежды.
Но вскоре черты лица разгладились. Мальчик чувствовал запах пива, и отец сказал: «Я покажу тебе, как пререкаться со мной». Все надежды покинули его, когда ступня погрузилась в живот Джеки, воздух вылетел со свистом, когда он слетел с платформы домика и приземлился на землю, перевернувшись на левый локоть, который сломался с треском зеленой веточки. У него даже не хватило дыхания, чтобы закричать. Последнее, что он увидел, перед тем как потерять сознание, было лицо отца, смотревшее как бы из конца длинного, темного туннеля. Казалось, оно было полно удивления, как сосуд, наполненный какой-то бледной жидкостью.
Джеки бессвязно подумал, что отец только начал осознавать, что он сделал.
И в конце, была мысль, которая совсем ничего не значила, ясная или нет, мысль, которая погналась за ним в черноту обморока, когда он упал спиной на изжеванную и истоптанную траву газона на заднем дворе:
Ты будешь тем, что ты видишь. ТЫ будешь тем, что ты видишь. Ты будешь…
Сломанная рука правильно срослась через шесть месяцев. Кошмары длились намного дольше. В некотором смысле, они не закончились никогда.
ОТЕЛЬ «ОВЕРЛУК», ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ, 1958Убийцы поднимались по ступенькам, сняв обувь.
Два мужчины, стоящие перед дверью президентского люкса, так их и не услышали. Они были молоды, одеты в костюмы «Лиги плюща»[1]; покрой жакетов был немного шире, чем установила мода. Нельзя носить 357 Магнум, спрятанный в плечевой кобуре, и полностью соответствовать моде. Они обсуждали, успели ли Янки к этому моменту получить еще одно очко. Оставалось два дня до конца сентября и, как обычно, линии в турнирной таблице выглядели ужасающе. Только разговоры о Янки помогали им чувствовать себя лучше. Они были парнями из Нью-Йорка, отправленные сюда Уолтом Абруцци, и их дом был очень далеко.
Человек, находившийся в комнате, был очень важным лицом в Организации. Это все что они о нем знали и хотели знать. «Вы делаете свою работу и всем хорошо, — сказал им Абруцци. — Что еще нужно знать?»
Они, конечно, слышали о некоторых вещах. О том, что в Колорадо есть какое-то место, являющееся нейтральной территорией. Место, где даже такой сумасшедший маленький гангстер с западного побережья, как Тони Джорджио может сидеть с седым боссом, который будет смотреть на него как на смертельно-опасное жалящее насекомое, которое нужно раздавить, и потягивать первоклассный бренди из огромного бокала.