А в это же время правое крыло младорадикалов, захваченное европейским финансовым капиталом, в его крестовом походе на страну, быстро сбросило с себя обличье непримиримого радикализма и, ведя за собой мелкого собственника, горожанина и семьянина, поступило в политическое услужение к банкам. Открытым выразителем идей мнимо-демократической банкократии выступает Милорад Драшкович.
Банки играют здесь не менее политическую, чем экономическую роль. Конкуренция иностранных банков в Белграде есть непосредственная финансовая форма соперничества великих держав за покорение Сербии. Близость сербской политической партии к той или иной европейской державе в области внешней политики предполагает теснейшую связь с соответственными банками. Капиталистическое развитие не вышло здесь еще из стадии первоначального накопления, поэтому национальной формой капитала является торгово-ростовщический. Европейский финансовый капитал через посредство многочисленных продвинутых им сюда банковских щупалец примкнул непосредственно к туземному ростовщическому капиталу и высасывает все, что можно, из народного хозяйства – прежде еще, чем им самим сделаны серьезные шаги в области развития сербской промышленности. В качестве посредников между европейской биржей и крестьянской страной банкам нужны туземные дельцы, влиятельные политики, законодатели и министры. Одна и та же дверь ведет здесь в министерство и в дирекцию банка.
Если это относится ко всем правящим и соправящим партиям, то младорадикалы, в лице своего забравшего силу правого крыла, выступают как профессиональные гладиаторы банкократии. Для этого они достаточно свободны от мелкобуржуазных предрассудков и традиций национальной романтики. На международные отношения, на вербальную ноту и на мобилизацию, на мир и войну они научились глядеть под углом курса и дисконта. Les affaires sont les affaires (дело – это дело).
Но они вынуждены говорить на политическом языке своей страны. Они не могут другим поручить говорить за них в парламенте и народном собрании, для этого они еще слишком бедны материальными средствами, а страна – интеллигентными силами. Они вынуждены сами выступать политическими ходатаями по собственным делам и перечеканивать чувства и настроения национального романтизма в звенящие фразы деляческой демагогии.
С г. Драшковичем я говорил в здании скупщины, в небольшой комнате, примыкающей к помещению клуба самостальцев (младорадикалов).
– Итак, война неизбежна. Какова политическая программа войны: автономия христианских провинций Турции?
– Нет, раз прольется кровь, автономия была бы слишком дешевой ценой. Но для себя мы ничего не хотим, – только для наших христианских братьев в Турции.
– Не опасаетесь ли вы сопротивления великих держав?
– Так называемых великих держав. Где они? Их нет, их нельзя отыскать!.. Видите ли: когда полтысячелетие тому назад турки подошли к Константинополю, султан Магомет заколебался. «Ты боишься соединенных христианских держав, – сказал ему великий визирь, – напрасный страх: их соединяют друг с другом только взаимная зависть и вражда. Делай без страха свое дело». И султан, как вы знаете, свое дело сделал. Теперь, пятьсот лет спустя, мы хотим сделать наше дело, невзирая на великие державы, которые по-прежнему связаны друг с другом только завистью и враждой. Главная задача для нас – военный успех. «Мы надеемся на себя и на бога».
– Как вы смотрите на балканскую политику России?
– С величайшей надеждой. Нам часто говорят о двух Россиях: правительственной и общественной. Для нас двух Россий нет. Россия нас поддерживала и поддержит.
– От г. министра финансов я слышал другое мнение. Он считает, что балканская политика России ничем не отличается от политики других европейских держав.
– Нельзя требовать невозможного. Наш народ верит в Россию. Про нас говорят, что мы – только военный лагерь России. Это нас не оскорбляет.
– Вы спрашиваете о финансах. Деньги у нас есть. И не просто деньги, а золото. Наш agio[62] менее, чем в Австрии. Это не похвальба газет. Зайдите в наши банки: вы увидите наши запасы золота. Кроме того: наш солдат – крестьянин. Главная его пища – хлеб. А запасы хлеба в нашей стране велики.
– Нет ли опасности раскола между Сербией и Болгарией?
– Не думаю. О неизбежности этого раскола неутомимо твердит австрийская пресса. Но наше ослабление означало бы для Болгарии величайшую опасность. Сейчас Австрия – наша соседка. А если бы мы были поглощены, Австрия оказалась бы соседкой Болгарии. Этого Болгария не может желать. Идете ли вы на театр военных действий в качестве военного корреспондента? Если пойдете – мы встретимся там.
Мы простились с г. Драшковичем, бывшим министром торговли в недолговечном «самостоятельном» кабинете, ныне директором известного (экспортного) банка.
Сухой и четкий, трезвенный при всех своих патетических ссылках на братьев по ту сторону границы и на бога, этот руководящий младорадикал показался мне гораздо старее, чем те старорадикалы, которым он идет на смену.
«День» N 4, 5 октября 1912 г.
Л. Троцкий. ЛАЗА ПАЧУ
Министерство финансов помещается в старом запущенном доме, в глубине сада. У ворот и во дворе стоят на часах ополченцы в заплатанной деревенской одежде, с ружьями. Из длинного коридора ковыляет навстречу старичок-служитель, без воротника и галстуха, в туфлях без задков. В приемной – обивка мебели и портьеры из сербского ковра. В окно виден прекрасный старый сад. Целый угол его подле дома завален кучей старых досок и каких-то ржавых труб. Впечатление такое, как будто мы явились к члену земской управы – только угрюмая почти стариковская спина постового ополченца говорит о другом. Через пять минут второй служитель, во всеоружии воротника и галстука, проводит нас в кабинет министра.
Лаза Пачу за 60 лет. Смуглый, седой, нервный, несмотря на полноту, с энергическим голосом и умными глазами, он беспрестанно курит, зажигая одну папиросу о другую, – то, что немцы и, кажется, французы называют курильщик «цепью». Пачу – лучший финансист правящей старорадикальной партии, знаток экономической литературы, в частности и в особенности – марксизма. Он и теперь еще не прочь считать себя марксистом и в политической полемике охотно ссылается на Маркса. Во всяком случае, он был марксистом в 60-х годах, в эпоху Интернационала, когда г. Никола Пашич, нынешний министр-президент, – а в те времена, как и Пачу, женевский студент, – был ярым сторонником Бакунина. Но марксизм одного, как и бакунизм другого нашли свое высшее примирение – в управлении судьбами Сербии. Я говорю об «управлении судьбами» не для красного словца. Ибо, поскольку речь идет о внутренних факторах сербской политики, все нити сходятся в руках трех лиц: Николы Пашича, Лаза Пачу и Стояна Протича. Король – чисто декоративная фигура, без нравственного авторитета и политического значения. И если в среде диктаторского триумвирата бывший конспиратор Никола Пашич представляет собою осторожного кунктатора, а Стоян Протич, старый боевой журналист, олицетворяет «железную руку» на страже порядка, то Лаза Пачу является бесспорно идейным вдохновителем старорадикальной партии.
– Война? Конечно, все мы против войны. Кто же не знает преимуществ мира? Мир означает труд, накопление богатств, знаний и культуры. Кто же нуждается в этом так, как Сербия? Но, ведь, нам не оставляют выбора. Вы ссылаетесь на то, что внешняя торговля Сербии за последние четыре года выросла больше чем на целую треть, и делаете тот вывод, что экономическое развитие Сербии возможно и на мирном пути. Но где же гарантии того, что этот мирный путь будет открыт перед нами завтра? Турция с ее кровавыми неурядицами для нас не географическое и политическое понятие, а ближайший сосед и постоянная опасность. Четырехлетний опыт конституционного режима в Турции окончательно убедил нас в том, что мусульмане, представляющие собою лишь правящую военно-бюрократическую касту, совершенно неспособны создать условия мирного сожительства с христианскими народами, населяющими Турцию. Ни школ, ни судов, ни дорог, – старый хаос, как и во времена Абдул-Гамида, только прибавилась парламентская борьба партий, одинаково неспособных оздоровить страну. Мы проявили достаточно терпения, – теперь оно исчерпано. Наша юго-восточная граница постоянно открыта всяким неожиданностям. Убийства сербских крестьян и священников, непрерывный приток беглецов, которых мы вынуждены кормить, непрекращающиеся пограничные столкновения, – может ли при таких условиях страна нормально жить и развиваться?
62
Ажио (agio) или лаж – разность цены одной категории денежных знаков при обмене ее на другую. Напр., если в России во время империалистической войны за золотой рубль давали 1 р. 50 коп. бумажными деньгами, то говорили, что золотой рубль идет с лажем в 50 коп., или имеет лаж в 50 %. По величине лажа можно судить о цене бумажных денег по отношению к золоту.