Шейн улыбнулся. И, насколько Дэни могла судить, эта улыбка была искренней.
– Заниматься своей работой.
– Заниматься своей работой, – упрямо подтвердила Дэни.
– Пытаюсь представить тебя за уборкой слоновьего дерьма.
– Я занимаюсь не только этим. Пою их, кормлю, навожу на них лоск. Я слежу за тем, чтобы окружающая их среда оставалась нетронутой.
Он снова одарил ее открытой улыбкой.
– Я отслеживаю и регистрирую реакцию животных, чтобы понять различные нюансы их поведения.
– Ты убираешь слоновье дерьмо. – Шейн откровенно поддразнивал ее, но было еще что-то. Благоговение, что ли.
Произведенное впечатление развеселило Дэни.
– Я убираю дерьмо, а ты пилотируешь самолеты. Чье занятие более впечатляющее?
– Твое, конечно.
Скромность. Это не укладывалось в созданный ею в уме образ Шейна. Дэни посмотрела на окружавший зоосад по периметру высокий, порядка пяти метров, забор.
За этим забором она проводила большую часть своей жизни.
Время возвращаться туда. Она вынула из кармана ключи от ворот и заметила на стоянке свою машину.
– Эй, мою машину вернули.
– Я думал, она в мастерской автомеханика.
– Наверное, он пригнал ее назад, а значит, уложился в те двести долларов, на которые мог по максимуму рассчитывать. – Она улыбнулась. – Ура. Спасибо, Шейн, за то, что подвез. За все спасибо. – Она открыла дверь машины.
– Дэни…
– Уже поздно, езжай домой, поспи. – И, прежде чем он смог что-то возразить или смягчить ее еще одним поцелуем и вынудить дать согласие переночевать у него или наобещать что-то, захлопнула дверь. Накопленное тепло тотчас же покинуло ее, как только она оказалась одна в пронизывающей мороси и холодном тумане. Причем уже открывшей ворота и вошедшей в зоосад Дэни ничего не оставалось, как признаться, что она лишилась, не только тепла салона машины.
Но и тепла Шейна.
Закрыв за собой ворота, она не выдержала и оглянулась. Дэни ожидала увидеть задние фонари удаляющейся машины Шейна, а вместо этого увидела его самого.
Он покинул машину и стоял всего в паре метров от нее по другую сторону ворот, наблюдая за ней.
Увидев ее округлившиеся от удивления глаза, он приветственно помахал рукой.
– Что ты делаешь? Иди в машину.
– Не раньше, чем уйдешь ты.
Она шагнула назад к воротам, ухватилась за кованые прутья и приблизила к ним лицо.
– Шейн.
– Дэни.
Она засмеялась. То, что она могла смеяться в такую ночь, само по себе было чудом.
Шейн тоже шагнул к воротам. Положил ладони на ее руки и приблизил к ней лицо.
А, проклятие! Она качнулась к нему, но они одновременно замерли в нерешительности. Их губы разделяли миллиметры. Это заняло всего секунду, и она не выдержала. Слишком велико было желание поцеловать его.
Слишком велико.
Дэни ничего не могла с этим поделать, так что подалась чуть вперед, и их губы слились в поцелуе. Она ощутила тепло и мягкость его губ, этот уже ставший знакомым его запах, и у нее перехватило дыхание. От неожиданности происшедшего Дэни отпрянула было назад, но он удержал ее за руки. А, черт, какая оплошность. Но ее губы впились в его, впитывая сладость его языка, и она уже сожалела о том, что преградой им служили прутья ворот.
Она решила, что нужно запомнить это. Запомнить жесткое касание его подбородка к щеке, жар его тела, контрастирующий с холодом кованых прутьев. Темную, мрачную ночь, окутывавшую их прижатые друг к другу тела, желание и попытки прижаться еще сильнее, слиться друг с другом. Запомнить, потому что так было. В последний раз. Самый последний раз. Шейн оторвался от ее губ. Его лицо светилось от полученного удовольствия. Он нежно, хотя и несколько недоуменно улыбнулся ей.
– За что такой подарок?
Дэни не имела понятия. Никакого. Но, Боже, ей хотелось еще. Если он напомнит о своей кровати, она прыгнет в нее.
– Спокойной ночи, Дэни, – тихо сказал Шейн и отступил.
Она ошеломленно смотрела на него.
– Что происходит? Такой ходок, а ведешь себя по-джентльменски.
– Ходок?
– Видишь ли, не только у меня есть репутация.
– А! – Шейн посмотрел на свои ноги, потом снова перевел уже лишенный доброго юмора взгляд на ее лицо. – Ты сумасшедшая?
– Что? Нет.
– Тогда, может быть, и я не такой, как утверждают люди.