Надя засмеялась и ничего в ответ на сказала, пошла на крыльцо.
В доме встретила гостей побагровевшая от смущения Лукерья.
- Здравствуй, Луша! - обняла ее Надя. - Ты никак не стареешь.
- А что нам подеется, - хихикнула Лукерья в конец платка. - Мы под солнцем каленые, под дождем моченые. Закалились... Это вы там, в Москве, нежные, разными ученостями занимаетесь. Вишь ведь какие вы красавицы стали.
- Луша! - захохотала Надя. - Что это ты меня на вы стала называть?
- Да как же, милая Наденька, вы же теперь профессоршей стали. Навроде и неудобно вас при муже на ты называть.
- Глупости говоришь, Луша! Говори мне ты, а то я на тебя рассерчаю. Ладно?
- Ладно, - обещала Лукерья. - Надюша, а как насчет детишек? Будут у вас али нет?
- Будут, обязательно будут. А где же мои племянники? Леня! Ванечка! Где вы?..
Из горницы несмело выступили два мальчугана, одетые в синие сатиновые рубахи и новые штаны с лампасами.
- Ой-ей-ей! - захлопала в ладоши Надя. - Какие кавалеры! Совсем взрослые! Ну, друзья, целуйте тетку!
Ребята несмело поцеловали ее и чинно пожали руку профессору.
- Аристаша, - сказала Надя мужу, - открой чемодан. Там для ребят кое-что есть.
Аристарх Федорович занялся чемоданом, а Надя тем временем заговорила с мальчиками об их учебе. Ребята обстоятельно отвечали на вопросы тетки и с любопытством поглядывали на профессора, который представлялся им каким-то неземным, загадочным существом.
Чемодан был открыт. Надя стала извлекать из него подарки для родных. Она вынула два кожаных портфеля.
- Это вам, ребята, - сказала она мальчикам. - Внутри каждого из них разные карандаши, ручки и тетрадки и другие письменные принадлежности.
У ребят радостно заискрились глаза. Поблагодарив тетку, они побежали в горницу рассматривать подарки.
- А это, мамочка, тебе, - сунула Надя матери отрез кашемировой ткани на платье. Второй кусок яркого оранжевого шелка она передала невестке. - А это, Луша, тебе.
Лукерья вспыхнула от удовольствия.
- Папочка, а это тебе, - положила Надя перед отцом на столе серебряные часы на цепочке.
- Ой, господи! - расчувствовался старик. - Сроду в жизни не носил часов. А теперича, видно, надобно будет носить. Спасет вас Христос, дорогие, за подарочек...
В комнату вошел Захар, управившийся с лошадьми.
- А тебе, Захарушка, придумывали-придумывали, что купить. Да вот я и надумала... Смотри! - вытащила она из чемодана никелированный прибор для бритья и бритву. - Тут, братец, все есть: вот пудреница с пудрой, это мыльный порошок, а это одеколон...
- Чего-о!.. Чего-о?.. - добродушно рассмеялся Василий Петрович. Деколон, гутаришь?.. Хе-хе!.. Вот, Захар, деколоном ты взбрызнешься да в катух пойдешь навоз чистить... Ха-ха! Так, парень, пожалуй, от деколонного духа-то и скотина разбежится... Ну, Надюшка, и учудила ж ты... Разве же духи-то подобают нашему землеробскому званию?..
- Папа, в праздничные дни после бритья хорошо одеколоном взбрызнуться.
- Ну, разве что в праздники...
Анна Андреевна пригласила всех в горницу, где чуть ли не с утра стол был уставлен всевозможными яствами и графинчиками с водкой и вином.
- Садитесь, дорогие гостечки, - ворковала старуха. - Садитесь, родненькие... Садитесь, а-а... - она запнулась, не зная, как называть своего такого важного зятя, - ...садитесь, господин профессор, вот сюда...
Все рассмеялись.
- Ой, мамочка, - сказала Надя. - Как ты официально величаешь своего зятя. Его зовут Аристарх Федорович, Аристаша. Так и зови.
- Запамятовала, доченька, - засмущалась старуха. - Да как-то уж неудобно его так называть-то. Ведь он вишь какой человек ученый. А я его Аристаша. Еще обидится. Скажет: старуха деревенская, необразованная...
- Что вы, мамаша, - сказал профессор. - Я ведь человек простой, из такой же казачьей семьи, как и ваша. Прошу вас, Анна Андреевна, относитесь ко мне, как к своему зятю, как к сыну...
- Ты вот, зятюшка, садись около меня, - потянул Василий Петрович профессора к тебе. - Садись, родной! Давай выпьем по-казачьи. Чего тебе налить-то? Беленькой али красненькой?
- Да можно и того и другого отведать, - усмехнулся Аристарх Федорович.
- Вот это правильно! - обрадовался старик. - Я тоже люблю пропустить иной раз рюмочку-другую. Да без этого русскому человеку и жить никак нельзя. За рюмкой вина и поговорить можно по душам, и дело какое сварганить. Захарушка, тебе какой же: беленькой али красненькой?
- Ты уж мне, батя, давай покрепче.
- А тебе, Надюшка, должно, винца налить?
- Нет, мне тоже беленькой.
- О! - изумился Василий Петрович. - Молодчага! Вот за это люблю, а тебе, мать, красненькой налью.
- Избави бог! - взмолилась Анна Андреевна. - Уволь, Петрович. Сам знаешь, сроду в рот ничего хмельного не беру.
- Нельзя, мать, - возразил старик. - Для такого случая ты хоть пригуби, поздравь гостей с благополучным приездом. И ты, Луша, выпей. А ребята и так обойдутся...
- Нет, папочка, - весело возразила Надя. - Ради такого семейного праздника налей вина и мальчикам. Пусть выпьют. Они уже большие.
- Ну, нехай выпьют, - снисходительно согласился Василий Петрович. Луша, дай-ка рюмки.
Когда рюмки были наполнены, старик поднялся. Торжественно оглянув сидевших за столом, он сказал:
- Дозвольте мне, мои родные, слово вам сказать. Мы с матерью дюже довольны тем, что создали такую хорошую да дружную семью. Погляжу я на детей своих, и душа радуется... Вот сидит наш старший сын Захар, великий труженик, все наше хозяйство лежит на нем. Всю жизнь свою Захар за большими чинами не гнался, а занимался хлеборобским трудом. Зато второй мой сын Проша - орел. Настоящий орел! Красный генерал! А кто б мог подумать? Простой сиволапый казачонок рос, а вот поди ж ты. Молодец! Чую, далеко пойдет парень. Моя кровь! - горделиво добавил он. - Да вот и дочушка Надя не подкачала. Ученым человеком стала. Вишь, мужа себе какого приобрела, - ласково взглянул он на профессора. - Могет быть, и внуки до дела хорошего дойдут. Все слава тебе господи! - перекрестился он. Гневить бога не приходится. Недаром говорят, что наша порода от Ермака идет. Все умные у нас да хорошие... Только вот о Косте я дюже горюю, - с болью вырвалось у старика. - Не повезло ему в жизни. Нелегко, должно, ему на чужбине-то блукать. А ведь тоже было генеральского чина добился. Да, видно, чин-то этот ему не впрок пошел. Блукает, он, как волк, где-то по заграницам, ежели, конешно, жив еще. Могет быть, и помер... Что ж, пошел он, видать, не той дорожкой, прошибку понес. Ну, что ж, кто не ошибается? Конь о четырех копытах и то оступается... Дай бог Косте мирного житья на чужбине, ежели жив, а Не жив, так царство небесное ему. Дорогие друзья мои, выпьем за живых и мертвых наших родных!
Все чокнулись и выпили.
Обед проходил в приятной беседе. Василий Петрович захмелел. А когда он хмелел, то любил порассуждать. Обернув свое раскрасневшееся лицо к Аристарху Федоровичу, он говорил ему:
- Ты вот послухай-ка меня, богоданный зятек, что я тебе скажу. Дай бог здоровья Советской власти за то, что учит нас уму-разуму. При ней я хозяином крепким становлюсь. При царях-то трудно было пробиться нашему брату, а ныне легче становится жить. Вот купили мы зараз с Захаром трактор себе. А это, брат, большое дело для нас. Мало того, что свою землю на нем обрабатываем, но и другим помогаем засевать. Конешное дело, не бесплатно... Думаю дом новый поставить, комнат на шесть, на семь, кирпичный, крытый оцинкованным железом... Сад задумали хороший развести. В нынешнем году винограда много насадили. Думка есть пчелок развести ульев так на пятнадцать-двадцать. Уход-то за ними одинаковый, что за пятью, что за двадцатью. А мед на рынке дорогой, ежели повезти его, скажем, в Ростов али еще в какой другой город.
- Все это интересно, дорогой Василий Петрович, - мягко сказал профессор. - Трактор приобрели, земли много засеваете, намереваетесь значительно расширить свое хозяйство, дом хотите новый построить, сад развести. А я вот как-то неуверен, нужно ли вам все это?