- Гм... пожалуй, можно было бы и отправиться с вами на родину... И вовсе не из-за этих богатств, которые, вероятно, уже утрачены, а чтобы повидать еще раз родную землю, вскормившую и вспоившую меня. Я ведь так за эти годы истосковался по ней!.. Эх, с каким наслаждением я взял бы ружьишко и побродил по донской степи, понюхал бы ее полынный запах, аромат чебреца. Полазил бы по сугробам, вдохнул запах снега. Ведь это только у нас, в России, он так приятно пахнет... - Он помолчал немного и добавил: Вы меня знаете, человек я решительный, смелый... Только вот в чем вопрос: кто даст средства на поездку? Без денег мы с вами ничего не добьемся. Может быть, ваш будущий тесть имеет на это деньги?
- Будущий мой тесть гол как сокол, - засмеялся Воробьев. - Но он меня связал с одной организацией, которая охотно перебросит нас в Советский Союз.
Воробьев оглянулся вокруг и зашептал:
- В Париже есть организация, существующая за счет некоторых влиятельных лиц. Она засылает своих агентов в Россию...
- Короче говоря, шпионов и диверсантов?
- Тише! - предупредил Воробьев. - Возможно. Некоторые наши офицеры и рядовые казаки поступили на курсы, созданные этой организацией. На курсах платят хорошее жалованье. Как вы думаете, откуда я деньги беру и так одет? Оттуда же. Пройду подготовку и буду отправлен в Россию. Меня снабдят всем необходимым.
- А за это что вы должны сделать? - спросил Константин.
- Собрать некоторую информацию. Вот бы вам пройти такую подготовку. Можно было бы договориться, чтобы нас вместе послали.
- Это все очень интересно! - воскликнул Константин. Глаза его загорелись. - С кем же мне поговорить об этом?
- Не беспокойтесь, - заверил Воробьев. - Если есть желание, сведу вас с нужными людьми... Есть тут некий Яковлев...
- Что это за персона?
Воробьев рассказал о Яковлеве.
- О! - улыбнулся Константин. - Так я ж его знаю... С графом Понятовским ко мне в Новочеркасске приходил... Шулер.
- Может быть, - согласился Воробьев. - Но он сейчас влиятельный человек... Так вот, если вам негде спать, пойдемте, я вас пристрою в одном месте...
IV
Белые, перламутровые облака ярко розовели в предвечернем небе. В густых зарослях садов буйно звенели птицы. В станице было тихо и пустынно, словно все в ней вымерло. Ничто не нарушало ее дремотного состояния. Разве лишь потревожит застоявшуюся тишину какой-нибудь пестро раскрашенный задиристый петух, разогнавшийся за раскудахтавшейся курицей, или пройдет по пыльной улице хрюкающая свинья, ведя за собой визжащий выводок поросят, или вдруг ни с того, ни с сего залает увидевший что-то неприятное во сне дремавший в подворотне пес.
Покачиваясь из стороны в сторону, идет по главной станичной улице захмелевший приземистый казачок. Размахивая руками, он весело напевает:
Ах вы, Сашки, канашки мои,
Разменяйте бумажки мои.
А бумажки все новенькие,
Два-адцатипятирублевенькие...
На казаке надеты защитная гимнастерка, синие диагоналевые казачьи шаровары. На макушке лихо сбита фуражка с красным околышем и звездочкой.
Казак старается идти прямо, не качаться. Но ему это не удается. Иной раз его так швырнет в сторону, что он едва не валится в придорожные колючки. Тогда он приостанавливается, мгновение стоит, смотря на носки своих сапог, а потом снова шагает, напевая. Но стоит ему заметить, что навстречу идет кто-то, как он сейчас же придает своему лицу строгое, недоступное выражение, что даже страшно становится... И так важно задирает голову, что с нее чуть ли не валится фуражка. И если кто с ним встречается, то обязательно почтительно здоровается:
- Здорово живете, Сазон Миронович!
- Гм... Гм... - покашливает солидно Сазон и баском отвечает: Здравствуйте!.. Здравствуйте!..
Видя, что встретившиеся станичники уже ушли далеко, казачок подмигивает, словно он кого-то сейчас хитро провел. На веснушчатом лице его расплывается озорная усмешка. Прищелкивая пальцами и приплясывая, он снова затягивает:
Ах вы, Сашки, канашки мои...
Из-под его ног курится взвихренная пыль...
- Доброе здоровьице! - неожиданно слышится насмешливый голос.
Сазон вытаращивает осоловелые глаза на рыжего казака, высунувшего голову из калитки нового, как игрушка, раскрашенного домика.
- А-а, Дубровин, здорово!.. - сказал Сазон. - Тебе что, обязательно приспичило глядеть на улицу именно сейчас, когда я иду?
- А как, по-твоему, Сазон Миронович, у меня глаза есть ай нет? скаля зубы в усмешке, спросил Дубровин. - Никак и уши есть? А ежели есть, то как же иначе?.. Слышу, кто-то веселый по улице идет, песню ловко поет... Дай, думаю, гляну. Гульнул, что ль, односум?
- Было такое дело, - нехотя согласился Сазон. - Хлебнул самую малость... Бывает же так, как говорят: шел в церкву, а попал в кабак...
Дубровин засмеялся:
- Гутарят и так: ехал к Фоме, а заехал к куме...
- Ну, это ты, Силантий, того, - погрозил пальцем Сазон. - Брось насчет кумы-то. У меня Сидоровна наикраше всех кумушек. От такой, брат, жены не захочешь и красивой кумы.
- Это ты правду гутаришь, - ухмыльнулся Дубровин, теребя свой кудлатый, отливающий медью рыжий чуб. - Но иной раз неплохо и с кумой поиграть... Ха-ха!..
- Ну-ну, не таковский я человек.
- Да это ты, товарищ Меркулов, просто боишься своей Сидоровны.
- А что ж, - согласился тот, - и вправду боюсь. Злой она становится, как собака, ежели чуть что не по ней.
- От злой жены, - сказал Дубровин, - спасают лишь смерть или пострижение в монахи...
- Болтаешь ты пустое, Силантий, - отмахнулся Меркулов. - Сидоровна моя хоть и строгая баба, но рассудительная...
- Она у тебя красивая да молодая, - язвил Силантий. - Только вот горе - муж у нее Григорий, хоть бы был болван, да зато Иван...
- Ну-ну! - нахмурился Сазон. - Я те дам Григорий... болван... Чего это такое?.. Ты вот скажи, что к нам в стансовет не заходишь? Мы про артельные дела ведем разговор. Организовать артель думаем, а ты в стороне стоишь. А тож мне красный партизан... за Советскую власть кровь проливал.
- Покель, односум, подождем, - насмешливо ответил Дубровин. - Нам не к спеху. Вот поглядим, как вы в этой артели будете работать. А тогда могем и мы вступить... Прощевай!.. - и захлопнул калитку.
- Эх ты! - укоризненно покачал головой Меркулов. - Тож мне, красный вояка... Разбогател, в кулаки лезет.
С минуту пошатываясь, он глядел на новые крашеные ворота Дубровина. Потом, махнув безнадежно рукой, побрел дальше.
У дома Ермаковых его окликнул старый казак Василий Петрович:
- Погоди!..
Сазон остановился. Василий Петрович торопливо подошел к нему:
- Здорово был, казак!
- Здравствуй, Василий Петрович! - важно ответил Сазон.
- На парах, что ли? - усмехнулся старик.
- С пару кости не ломят.
- Правильно гутаришь, - согласился Василий Петрович. - Будем пить и гулять, а работу прочь гнать...
- Не, - замотал головой Меркулов. - Не гожа твоя побасенка. Труду весь век, а потехе час...
- Могет быть, и так... Сазон Миронович, - сказал Василий Петрович, дельце есть у меня к тебе.
- Что хотел, гутарь.
- Да, может, в другой раз, - нерешительно проговорил Василий Петрович. - Сейчас навроде ты не в своем порядке...
- Что значит "не в своем порядке"? - строго посмотрел на него Сазон. - Я всегда в своем порядке... Говори, что надобно?
- Да, понимаешь ли, в чем дело, - начал старик. - Зараз, сам знаешь, новая экономическая политика... Ну, стало быть, я так понимаю, все мы должны иметь стремление к богатой жизни... За то, мол, и воевали наши сыновья...
Сазон хоть и был пьян, но слушал Василия Петровича внимательно:
- Ну-ну?
- Я тоже к тому стремление имею, - продолжал старик. - Сам знаешь, хозяйство у меня хорошее, крепкое. Государству польза от него есть. Добрая польза. Налоги сдаем. Зараз мы с Захаром надумали трактор приобрести. Надобно по этому делу в Ростов ехать... Так вот, ты мне напиши ходатайство. Просим выдать, мол, трактор Фордзон. Гражданин, мол, Ермаков является примерным хозяином, а дети его, сын и дочь, - герои гражданской войны, награжденные за свое геройство орденами Красного Знамени... Сын, Прохор, зараз академию военную проходит, учится на красного генерала, а дочь моя, Надежда, сама ученая и замуж за профессора Мушкетова вышла. Напиши, Сазон Миронович, магарыч будет...