— Игорь Иванович, нет ли трещин в нашей с вами версии насчет Храмова, будто он одиночка?
Краснов остро ощутил, что ему дают предметный урок, но, кажется, это уже бесполезно. Он был всегда чересчур самокритичным. Он собрался встать и громко выпалить: «Товарищ генерал, считаю себя негодным к службе в органах госбезопасности и прошу меня отчислить». Он и встал, но сказал короче:
— Кажется, есть, Анатолий Иванович.
Урок продолжался.
— Но торопиться с окончательными выводами не следует, — сказал генерал, как бы успокаивая его, и снова поднял взгляд на Сысоева. — Вернемся к звонкам. Когда Фастову опять будут звонить?
— Вероятно, около шестнадцати.
Недолго помолчали, потом генерал спросил у Сысоева:
— А как себя чувствует Фастов?
— Похудел малость, а в общем ничего. — Сысоев, отличавшийся от большинства присутствующих, бывших помоложе его, всегдашней готовностью улыбаться, улыбнулся и теперь.
— Что вас так радует? — Басков изобразил вид, что удивлен, но на самом деле он не удивлялся. Они с Сысоевым давно понимали друг друга, и Басков ждал от майора ответа, заранее угадав его смысл и не зная лишь формы и подробностей.
— Как же не радоваться? Он же просил не стричь его под машинку. Его и не остригли.
Собственно, в этом ответе содержался целый план дальнейших действий, исходивший из одного важного предположения. За то и уважали Сысоева в управлении, что он умел вот так, словно невзначай и шутя, изложить самую суть своих замыслов и предложений.
— Значит, считаете, Борис Николаевич, ничего такого никто не заметит?
— По обличью не заметит.
— А как насчет душевного состояния?
— Фастов сильно злой.
— Тогда рискнем. Прошу всех сесть поближе...
Можно сказать, что эту непростую операцию начал тюремный парикмахер, который подровнял Юрию Георгиевичу Фастову волосы на шее и висках и побрил его лучше обычного. К восьми утра Валентина Ивановна привезла в тюрьму хорошо выглаженный костюм, галстук, сорочку, белье, носки и туфли — во все это и облачился ее муж. Затем его привезли в тихий двор, где уже ждал Сысоев. А Сысоев к тому времени успел договориться с хозяевами одной из квартир в доме, стоящем напротив гостиницы, где остановился мистер Дей. Окна квартиры смотрели на угол гостиницы, так что оттуда можно было наблюдать за обоими входами — и за центральным и за боковым, из которого лестница вела в гостиничный ресторан.
В половине девятого мистер Дей и его гид позавтракали и вышли на улицу через боковой выход.
Фастов и Сысоев, сидевшие в комнате, чуть отодвинувшись от окна, увидели их одновременно. Когда мистер Дей сел в ожидавшую его машину и машина уехала, Фастов спокойно сказал:
— Это господин Скеенс.
— Вы не ошибаетесь? — спросил Сысоев. — Тут довольно далеко.
— Я узнаю его за милю.
— В Амстердаме он был похоже одет?
— Это не имеет значения. Я бы его и на пляже узнал.
Сысоев не скрывал, что доволен, ибо самое важное из его предположений оказалось правильным. Фастов посмотрел на него и лишь сейчас окончательно понял, как сильно недооценивал этого простоватого на вид, очень тихого и спокойного человека.
— Так что же, Борис Николаевич, кончен бал, поехали обратно?
— Поехали, но все, наоборот, только начинается. Они отправились на той же машине, на которой Фастова привезли, но путь их был не в тюрьму. Сысоев и Фастов вышли на одном из загородных шоссе, где его пересекал проселок, постепенно спускавшийся в заросший кустарником овраг. В овраге Фастов увидел свой автомобиль. Серый «Жигуленок» стоял между двух больших кустов. Он был пуст.
— Заправлен, — сказал Сысоев. — Тормоза в порядке. — И, предвосхищая вопрос Фастова, почему именно здесь оказалась его машина, объяснил: — Место потаенное. А господин Скеенс по городу мотается, может вас увидеть.
— Куда поедем?
— Ну уж, закудыкали. Пока посидим, потолкуем. Тут ветерок, прохладно.
Сысоев протянул ему ключи. Фастов распахнул обе задние дверцы, и они уселись на сквознячке. Сысоев закурил, не предложив сигарету Фастову, потому что знал: он некурящий.
— Голова кружится, — сказал Фастов вялым голосом.
— От природы. Тут же не на тюремном дворе, — добродушно отозвался Сысоев и загасил между пальцами не докуренную и до половины сигарету.
Фастов поглядел на него пристально.
— Ничего, потом накурюсь, а вам подышать надо, — объяснил Сысоев. — Дело вам предстоит серьезное. Вы еще не проголодались?
— Терпимо.
— Мы попозже покормимся. Время еще есть. А теперь слушайте.