Что там ни говорите, а пятно ложилось и на меня. Тут шутки плохи, когда вас начинают допрашивать: «Отчего это вдруг у вас в машине человек умер?» Только вы, говорю, пожалуйста, не думайте, что я за себя стараюсь. Мне старика жалко, и жалко потому, что он погиб на своем маленьком посту как настоящий человек. Видимо, Линевский забыл, в каком он государстве живет. Так мы ему напомним. В государстве рабочих и крестьян. Вот поэтому-то, говорю, он и не имеет права быть в Коммунистической партии». Не успел я сесть, как в зале поднялся шум. Одни кричат: «Правильно!» Другие: «Не может быть!» Третьи: «Пусть шофер расскажет подробней». Вскочил и Линевский. Начал он издеваться надо мной. «У меня, говорит, была тетушка. Так она умерла оттого, что один мой знакомый ее сильно рассмешил, и представьте себе: его до сих пор еще никто не назвал убийцей. Почему же я должен чувствовать себя виноватым перед каким-то официантом, которого не знаю и знать не хочу. Разве я виноват, что он хотел меня обсчитать, а затем по каким-то причинам взял да и умер от разрыва сердца в такси?»
И тут вдруг кто-то засмеялся. Потом стали смеяться еще несколько человек, и я не знаю, чем бы все это кончилось, если бы с переднего ряда не поднялся старик, белый как лунь, в бархатной шапочке и в просторной куртке, вроде наших шоферских, только с бархатным воротником. Не успел он повернуться к народу, а в зале уже наступила тишина. «Вы, товарищ Свешников, — говорит он, — не смущайтесь. То, что сказал Линевский, это вовсе не так уж смешно, как некоторым кажется. У нас в институте еще до вашего выступления было много разговоров о Линевском. Одни утверждали, что он может быть в партии. Другие говорили: «Нет». Я тоже склоняюсь к тому мнению, что Линевского нельзя принимать в партию». И стал он его молотить. После него выступил лекальщик из институтской мастерской, за лекальщиком — кандидат наук, потом — студент, а в заключение — секретарь райкома. Наговорили они Линевскому столько, что ему хватит, пожалуй, на всю жизнь.
— Ну и чем же кончилось дело?
— Известно чем — отводом. Но это только начало. Недаром же мне сказали: «Никудышный он человек. Профессоров съедал, всех запугивал, а на официанте поперхнулся».
Свешников откинулся на спинку сиденья и сквозь ветровое стекло увидел женщину, которая несла ребенка на руках, пересекая немноголюдную площадь. Женщина шла к стоянке такси, и Свешников сразу же узнал ее, хотя видел всего один раз, четырнадцать дней тому назад, когда вез ее и мальчишку из родильного дома. Он проворно вылез из машины и пошел женщине навстречу.
— Давайте сюда, гражданка, а вы, ребята, не кричите, — сказал он шоферам, — это мои постоянные пассажиры. — Как назвали моряка-то? — спросил Свешников.
— Записала Андрюшей.
— А по отчеству?
— Владимировичем.
— Значит, Андрей Владимирович. И куда же мы едем, Андрей Владимирович?
— В порт, отца встречать. Он семь месяцев был в заграничном плавании.
— В таком случае поторапливаться надо.
Свешников посадил женщину рядом с собой, и, когда он закрывал дверцу, его взгляд скользнул по зданию кинотеатра, около которого уже толпились ребята, пришедшие на дневной сеанс.
Над входом в кинотеатр ярко горели разноцветные электрические лампочки, а чуть повыше висели большие, мрачные фонари, которые не зажигались почти сорок лет.
1954
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.