Впереди, в знойной дымке, громоздились многоэтажные дома с редкими застекленными окнами, дымили заводы, вырисовывались подъемные краны, особенно один, самый близкий к линии фронта, который с первого же дня блокады так и застыл с неопущенным грузом.
С Пулковского шоссе хорошо был виден и Дворец Советов. Его так и не достроили из-за войны. И все-таки он выглядел величественно, поражая воображение даже немцев, которые не раз наводили на него пушки и свои цейсовские бинокли.
Давно уже прекратился обстрел Дворца, но с верхнего этажа из пробоины все еще сочилась густая красная пыль, а от изрытого пустыря пахло недавним пожаром.
Радыгин шел с капитаном рядом и терялся в догадках. По выражению лица Демиденко и по его поведению Радыгин никак не мог определить, в какую сторону клонится дело.
Он хмуро шагал по улице, не обращая внимания на женщин и ребятишек, отворачивался от офицеров, зная, что они постесняются сделать ему замечание, увидев два ордена и три медали на его груди.
С вызывающей угрюмостью он подошел к зданию штаба и вслед за Демиденко поднялся на четвертый этаж, где размещался разведотдел.
Стук машинок, деловая суета, осипшие голоса телефонистов и разговор капитана с дежурным офицером немного успокоили Радыгина, и он даже повеселел, когда понял, что никто здесь не собирается переводить его ни во флот, ни в артиллерию, ни в Эстонский корпус.
В коридоре толкалось несколько разведчиков из соседних дивизий, и Радыгин узнал, что они тоже вызваны со своими командирами лично к Термигорову, но по какому поводу — пока неизвестно.
Разведчиков вызывали по одному, а из кабинета каждый из них выходил со своим командиром, и поэтому Радыгин не решался спросить, что там происходит у полковника.
В томительном ожидании он слонялся из угла в угол, украдкой посматривал на себя в маленькое зеркальце, а когда очередь дошла до него, Радыгин выпустил изо рта толстое колечко дыма, затем ладонью разрубил это кольцо и, загасив папироску, лихо вошел в кабинет.
Кроме полковника и Демиденко в просторной комнате сидел еще капитан лет двадцати пяти, в светлой коверкотовой гимнастерке, украшенной шестью орденами, которые излучали такой яркий блеск, что Радыгин даже прищурился и остановился в смущении.
Капитан сидел на подоконнике и очень внимательно посмотрел на Радыгина, потом улыбнулся и кивнул головой Термигорову, словно здоровался с ним.
— Ну-ка, ефрейтор Радыгин, подойди-ка поближе, мы на тебя посмотрим.
Полковник поправил пенсне, раскрыл папку с личным делом Радыгина и нагнул бритую голову, перелистывая страницы и почти задевая ими свое лицо.
— Присядь, — сказал полковник, указывая Радыгину на стул.
Радыгин не спеша приблизился к стулу, чувствуя на себе пристальный взгляд капитана. Он передернул плечами, как бы стараясь стряхнуть этот взгляд со своей спины, и сразу же овладел собой, понимая, что здесь надо держаться как можно веселей.
Пока полковник листал личное дело, Демиденко осторожным и угрожающим движением головы успел внушить Радыгину, чтобы он не горбился и сидел прямей перед начальником.
— Послушай, Радыгин… Да ты сиди… сиди. Тут вот твой капитан, — сказал полковник, — прожужжал нам все уши по поводу твоей смелости. Он говорит, якобы ты даже в разведке — и то не можешь развернуться в полной мере. Почему же ты не можешь?
— Видите ли, товарищ полковник. Возьмите для примера май месяц. Ночи-то как стекло, все видно. Вот и получается мало оперативного простора.
Радыгин загадочно улыбнулся и заерзал на стуле, а полковник поднял брови и, словно чему-то удивляясь, перевернул еще одну страницу в личном деле ефрейтора.
— То-то ты все путешествовал, — сказал полковник, — значит, и до войны ты никак не мог выбраться на оперативный простор?
— Не мог, товарищ полковник, хоть и плавал по морям. Родины у меня настоящей не было. Жил я в буржуазном государстве, а там известно: у кого есть деньги — у того и простор.
— Ну а теперь — доволен?
— Теперь мне хорошо, — сказал Радыгин и украдкой посмотрел на Демиденко, — вот только образование у меня маленькое, трехклассное.
— Ну, это не беда, — сказал полковник, — главное, чтобы в голове мозги были, да еще желание выполнить то, что приказано. Есть у нас одно серьезное задание, но выполнять его будет только тот, кто на это добровольно согласится. Я подчеркиваю — добровольно, понимаешь?
— Разрешите узнать, товарищ полковник, значит, я нахожусь на примерке?