С глубокой материнской скорбью смотрела она на него.
Заметив Ливанова, Радыгин встал, чувствуя смущение, а Серафима Ильинична подошла к сыну, и он поцеловал ее.
— Ну, вы, кажется, успели уже наговориться? — спросил он, дружески пожимая руку Радыгину.
— Так точно, товарищ капитан. Ефрейтор Радыгин прибыл в ваше распоряжение.
— Ну вот и отлично, — сказал Ливанов, — вы, Паша, будете жить у нас до самого отъезда.
— Ты опять куда-то собираешься уезжать?
— А ты опять собираешься плакать. Ну что ты, мама. Ведь не впервые же мне уезжать. Авось как-нибудь обойдется.
Ливанов положил руки на плечи матери и легонько ее встряхнул.
— Обойдется, мама, — мягко сказал он, — нельзя же так в самом деле.
— Верно, — растроганно произнес Радыгин.
— Ну, стоит ли надрывать свою душу из-за какой-то командировки?
После обеда капитан увел Радыгина в свою комнату, и они проговорили до самого вечера, потом вместе с Серафимой Ильиничной были в кино, а утром поехали в штаб фронта к полковнику Костомарову, который очень тепло принял капитана и в разговоре часто вспоминал отца Ливанова.
— Ваш батюшка был блестящим ученым, — сказал он, обращаясь к Ливанову, — и я рад познакомиться с вами.
— Вас предупредили по поводу нашего разговора?
— Да, прошу не беспокоиться, я понимаю — все это между нами.
— Видите ли, товарищ полковник, мы пришли за советом. Вы, конечно, узнаёте этот мост? — спросил капитан, протягивая Костомарову большую фотографию с изображением железнодорожного моста.
— Конечно, узнаю́ — это мой проект. Сколько бессонных ночей, сколько волнений. Да, ваш покойный батюшка был очень доволен этой моей первой работой.
— Ну так вот, мы должны взорвать этот мост. Укажите, где его самое уязвимое место.
Полковник прищурился и почему-то недоверчиво качнул головой:
— Но, позвольте, ведь это сопряжено с величайшими трудностями.
— Неважно.
— То есть как это неважно, если мост усиленно охраняется. Кстати, вам известны попытки нашей авиации?
— Очень хорошо известны, — сказал капитан, — два раза бомбили, и все без толку.
— Итак, значит, вы попытаетесь его взорвать обычными средствами?
— Мы его взорвем теми средствами, какие вы посоветуете, — сказал Ливанов. — Главное, чтобы они не были слишком громоздкими.
Полковник пристально посмотрел на Ливанова и Радыгина, потом отвел глаза в сторону и так горько улыбнулся, как улыбаются только обреченным людям, зная, что они уходят в такую атаку, из которой невозможно вернуться живыми.
Через час, когда они вышли от Костомарова, Радыгин без особых усилий нарисовал в своем воображении мост, его длину, высоту ферм и высокие берега, опутанные колючей проволокой.
— Взорвем, — сказал Радыгин, — механика нехитрая.
Был солнечный день, и где-то далеко на Васильевском острове рвались снаряды, и легкий ветерок доносил до Лесного эхо артиллерийского обстрела — протяжное и жалостливое, словно кто-то там бил в бубен с тупым ожесточением.
— Ишь ты как палит, — с грустью сказал Радыгин и поднял голову, услышав знакомое гудение наших бомбардировщиков.
— Бомбить пошли, сейчас их успокоят, — сказал Ливанов. — Кстати, ты можешь сегодня же испытать свои нервы, от тебя обязательно требуется один прыжок с парашютом.
— А мне все равно — что один, что десять. Желаете — буду прыгать хоть до вечера.
Но Радыгин присмирел после первого же прыжка и, ощущая свист в ушах, долго тряс головой.
На стрельбище он окончательно растерялся и, попав в цель только два раза из сорока, свалил всю вину на пистолет.
— Непристрелянный он, — сказал Радыгин, отдавая капитану пистолет. — А потом, что же это за оружие, разве что мух пугать, да и то слабонервных. То ли дело автомат. Вот из него, пожалуйста, могу на двадцать шагов воробья с телеграфных проводов снять.
— Врешь ты все, Паша, — сказал капитан и заложил новую обойму в рукоятку пистолета.
Спозаранок они уезжали в Лесной, и там Радыгина обучали премудростям, какие должен знать каждый глубинный разведчик, заброшенный в тыл к врагу.
Все уроки он воспринимал жадно. А в свободное время придумывал, как взорвать мост, всякий раз поражая Ливанова то нелепостью своего плана, то чрезмерной осторожностью, то такой чудовищной дерзостью, которая в одинаковой степени могла и погубить их и принести им победу.