— Но есть, Паша, и другая пословица: взялся за гуж, не говори, что не дюж.
— А я и не говорю. Вот ты, товарищ капитан, научно хочешь перехитрить смерть. Тебе жалко, если я погибну, от этого ты и мудришь. Один план тебе нехорош, другой не подходит, третий чересчур для меня тяжел, а по четвертому получается моя гибель — и ты его не хочешь исполнить, а я тебе говорю: в таких делах жалости не нужно. Четвертый план самый верный — ну, решай!
— Нет, — сказал капитан, — у нас есть еще время подумать. Итак, мы пришли к выводу, что никакое перевоплощение в немцев нам не поможет. С дрезиной тоже отпадает, это старый фокус. Остаются поезда.
— Стой, — сказал Радыгин, — стой, товарищ капитан, я нашел.
Он сел на песок и нервно засмеялся, вздрагивая плечами и закрывая ладонью мгновенно пересохший рот. Радыгин подул в ладонь, затем отнял ее от губ и поднял на капитана глаза, наполненные жесткой решимостью.
— Хватит, — сказал он, — опостылел мне этот поганый мост хуже горькой редьки. Ты, товарищ капитан, смотри на состав, а я пока обдумаю свой план. Видишь, идет поезд, — ну так вот, у моста машинист завсегда дает тормоз.
Указательным пальцем Радыгин нарисовал крест на песке, а капитан посмотрел на длинный товарный состав, приближающийся к мосту.
И вдруг капитан понял, почему Радыгин побледнел, — он оглядел своего спутника, и сердце его сжалось от восторга.
Да, он не ошибся в нем. Перед ним на песке сидел человек, забывший все свои слабости и готовый к смерти, твердо зная, что ее ничем уже нельзя предотвратить.
— Нужно еще подумать, Паша, — сказал Ливанов, — нам торопиться некуда.
— Как ты там ни думай, товарищ капитан, а погибать придется, — тихо сказал Радыгин. — У нас теперь получается как в пехоте. Когда там бывает плохо, бросаются же пехотинцы с гранатами под танки. Так отчего же мне не выброситься на мост? Когда я был мальчишкой, я лучше всех спрыгивал с тормозных площадок. Можешь не сомневаться, я заложу взрывчатку куда надо, подожгу шнур, а там видно будет, что мне делать дальше. Мне нужно продержаться пять минут, пока шнур не сгорит до конца. Решай, товарищ капитан, — еще тише проговорил Радыгин и опустил глаза. — Не забывай про Серафиму Ильиничну, она тебе мать. Не жалей меня. Я один.
Капитан резко повернулся и в упор посмотрел на Радыгина.
— Спасибо, — сказал он, — но я не могу согласиться на такой поступок.
— Почему, когда это дело верное?
— Это самое безошибочное, что мы можем сделать, но так поступать нельзя.
— Совести своей боитесь? — спросил Радыгин, вдруг переходя на «вы». — Перед кем же вам отчитываться? Ведь на том свете, говорят, бога нет.
— Послушай, Паша, то, что ты придумал, — это можно себе позволить в самом крайнем случае, но почему же должен погибать ты? Мы можем бросить жребий, если ничего лучшего нам не подвернется под руку, а пока забудем об этом.
— Зачем же жребий! Это мой родимый край, и погибать за него я должен в первую очередь.
Капитан сел рядом с Радыгиным и покачал головой.
— Да, — сказал он, — это тебе, Паша, не миллионы. Правда, красивый мост.
— Мост как мост, — ответил Радыгин, — ведь я около него всегда купался. Бывало, приду на речку, а у самого такая фантазия — удивить всех, забраться на ферму, перекреститься и бух головой в воду. Не думал я, товарищ капитан, что мне доведется взрывать его.
— Мне нравится твоя идея с тормозом, — сказал капитан, стараясь втянуть Радыгина в деловой разговор. — Отсюда мы и начнем. Главное — нам надо незаметно пробраться к мосту и одновременно с двух концов снять часовых.
— А может, попробовать с крыши вагона?
— То есть ты хочешь ухватиться руками за ферму, как только состав окажется на мосту? Но я боюсь, Паша, что из этого ничего не выйдет, тормоз — вот это возможность, даже два тормоза, понимаешь? Ты послушай, нам хорошо известна длина моста. Мы приходим на станцию и высматриваем такой товарный состав, у которого были бы две тормозные площадки, расположенные недалеко друг от друга. С этих площадок мы внезапно снимаем часовых, не понимаешь?
— Пока нет, — сказал Радыгин.
— А по-моему, все очень просто, я сажусь на хвостовую площадку, ты устраиваешься в середине состава — мы едем. Нас разделяет точно такое же расстояние, какое и часовых, находящихся на разных концах моста.
— Но ведь хвост-то состава охраняется.
— Ну и что ж, покажи охраннику бутылку водки и поезжай хоть до Берлина. На твоей площадке, по-видимому, будет кондуктор, но ты его тоже можешь купить за десять марок, а когда мы тронемся, то увидишь, что с ним делать. Будет вести себя прилично — свяжешь, не будет — пусть пеняет на себя.