Это был тонкий, дипломатический разговор, и, чтобы окончательно завоевать симпатию Константина Петровича, Николаев-Российский признался, что сочиняет даже стихи и очень любит книги Максима Горького.
Перед уходом Константин Петрович внимательно посмотрел на Капельку, а затем вызвал его во двор.
— Послушай, Капелька. Я хочу поговорить с тобой начистоту. До меня дошли слухи, что кто-то из колонистов после освобождения обокрал мать нашего заключенного. Так вот, если это сделал ты, скажи сейчас же, и мы переведем тебя в другое место.
— Я тут ни при чем, гражданин воспитатель.
— Смотри, Капелька. Чем больше ты станешь врать, тем хуже будет для тебя. Ну, говори честно. Ты хоть и дрянь, а все равно я жалею тебя. Ведь есть же в тебе что-то хорошее?
— Конечно, есть, — сказал Капелька после некоторого раздумья, корда понял, что воспитатель припирает его к стенке только косвенными уликами. — Отчего же не быть хорошему, если я просветлел.
— Ну так и говори правду. Ты это сделал или нет?
— Нет. Это не моя работа.
— Ты понимаешь, что ждет тебя, если это действительно сделал ты? Я в последний раз спрашиваю — да или нет?
— Нет.
— Тогда иди, а я-то грешным делом подумал на тебя. Даже спасать решил. Надо, думаю, перевести его в другое место, пока не поздно. Может, перевести?
Но Капелька отрицательно мотнул головой, потому что перевод означал признание. Он все еще на что-то надеялся и до самого вечера был молчалив и тоскливо ждал встречи с Антошей Чайкой.
Николаев-Российский и уборщик учили старика играть в домино, и оба нервничали, когда костяшки падали у старого человека из рук…
Вечером, вернувшись с работы, Анатолий увидел Капельку в чистой нижней рубашке, помеченной вышитыми крестиками. Вытянув свое длинное худое тело, Капелька лежал на топчане и был похож на покойника, которого еще не успели прикрыть.
При одной только мысли, что этот человек был в его семье и снова попал сюда, Анатолий вдруг почувствовал страх и разбудил Капельку, взяв его за воротник.
— Это ты, Толя? — испуганно сказал Капелька. — Ты понимаешь, про твою старуху я совсем забыл — из головы выпала!
— А письмо? — спросил Анатолий.
— Порвал, — сказал Капелька. — Как привезли в дежурку, так и порвал. Был великий шмон.
— Ну вот и хорошо, — сказал Анатолий, и у него сразу же пропал интерес к Капельке, и он отошел от него, чувствуя большое облегчение.
Чайку Капелька встретил у порога, и они трижды поцеловались.
— Да как же это ты попал-то, Капелька? Значит, по новой?
— По новой, — сказал Капелька.
Обнявшись, они прошли в угол и сели на край топчана, бессмысленно улыбаясь и тиская друг другу руки.
Сначала они говорили громко, и Капелька жаловался на Константина Петровича, а Чайка хвалил его, потом они перешли на шепот, и Мистер смотрел на них с любопытством, а старик брезгливо и хмуро, думая, что они замышляют против него какое-то нехорошее дело.
Старик придвинулся ближе к Николаеву-Российскому и взял не ту костяшку, на которую ему показывал Кривописк, самый счастливый человек в колонии. Он заведовал прачечной, где работало тринадцать женщин.
— Ты проиграл, папаша, — шепотом сказал Кривописк, когда старик сделал следующий ход.
После ужина многие стали расспрашивать Капельку, как он снова попал сюда, и Капелька несколько раз рассказывал выдуманную историю, в которую были замешаны и начальник станции, и его хорошенькая дочка, и толстая мамаша, пожелавшая, чтобы Капелька стал ее зятем.
Всем было скучно и нудно от этой истории, потому что никто из слушателей не верил Капельке и каждый думал о себе.
Марфушка вдруг вспомнил свою деревню, вспомнил полустанок и освещенный скорый поезд, идущий в Москву. Только на одну минуту этот поезд останавливался на полустанке, и Марфушка вышел тогда из вагона посмотреть на родные поля, которые тянулись до самой деревни и тускло переливались волнами в лунных сумерках. Он уехал тогда под Москву к своему другу «брать» какую-то богатую квартиру, и, когда он посмотрел в поля и на берег маленькой речки, где паслась белая лошадь его отца, он почувствовал страх и понял, что ему не будет удачи.
С тех пор прошло много времени, но он все еще помнил эту квартиру, где с перепугу какая-то женщина дважды выстрелила ему в живот. Правда, он вспоминал об этом редко и никому не рассказывал, потому что стреляла в него женщина, но вот сейчас приход Капельки снова что-то нарушил в жизни Марфушки, и он неподвижно сидел за столом и думал о своем прошлом.