На полу и на стенах также обнаруживаю следы крови. На работе я уже внимательно изучил снимки с места убийства и фото вскрытия, однако количество этих молчаливых свидетелей свершившегося злодеяния меня шокирует. Я никогда не видел столь яростного проявления жестокости.
Чтобы иметь возможность реконструировать события и понять их суть, мне нужно интерпретировать рисунок кровавого следа. Гнетущая перспектива, которая ждет меня после беззаботного отпуска. Затхлый запах крови не добавляет энтузиазма. В такие моменты трудно сохранять профессиональную дистанцию между собой, преступником и жертвой.
Сложно отделаться от мысли, что несколько дней назад здесь оборвалась молодая жизнь, полная надежд и, вероятно, больших планов на будущее.
На самом деле я не хочу даже представлять, какой смертельный ужас и какие муки должна была испытать эта молодая женщина, прежде чем умереть, несмотря на отчаянное сопротивление.
Стараюсь по возможности не думать об этом и возвращаюсь к своей задаче. Место преступления теперь выглядит совсем не так, как в момент обнаружения тела моими коллегами. Многие предметы передвинуты и лежат иначе. Криминалисты, следователи, фельдшеры или сотрудники похоронного бюро тоже наследили. Тем не менее я уверен, что мне удастся получить ключи к разгадке хода убийства, еще раз внимательно все осмотрев.
В экранизации триллера Томаса Харриса «Красный дракон» есть сцена, в которой очень хорошо показана работа профайлера. Молодой следователь ФБР Уилл Грэм (Эдвард Нортон) появляется на месте преступления. За несколько дней до этого серийный убийца Фрэнсис Долархайд расправился здесь с целой семьей. Глазами профайлера зритель видит пятна крови на стенах и на кровати в спальне. Уилл Грэм фиксирует их, а затем наговаривает на диктофон свои мысли о причине и динамике их появления. Моя работа выглядит примерно так же, только я записываю свои умозаключения не на пленку, а в блокнот. До сих пор этот старомодный метод нравится мне больше других.
Такая работа на месте происшествия, похожая чем-то на медитацию, и раньше была неотъемлемой частью моих расследований, еще до того, как я стал заниматься профайлингом. Я по нескольку раз выезжал туда, где произошло убийство, и внимательно разглядывал следы, иногда задерживаясь на несколько часов. Так мне часто удавалось узнать подробности случившегося. Эти знания я потом использовал на допросах. В случае если подозреваемый давал признательные показания, я мог проанализировать, насколько сильно он фальсифицировал факты в своих рассказах.
Прямо за дверью в лифтовый холл я вижу большую лужу крови, так напугавшую свидетеля. Разрозненные брызги на стене говорят о том, что преступник наносил удары быстрыми, колющими движениям, так что кровь жертвы хлынула из-под ножа. Тяжелораненая Мишель Ройтер, по-видимому, долго пролежала на полу. Однако прежде чем кровь успела свернуться или высохнуть, женщину проволокли несколько метров, о чем свидетельствует непрерывный след, ведущий ко второй двери. Кровь сворачивается через 3–6 минут и засыхает через 10–15. Преступник протащил женщину через помещение вскоре после того, как ударил ее ножом.
У второй двери на полу тоже образовалась лужа крови площадью около полутора квадратных метров. Из нее буквально вырываются длинные брызги, которые достают до двери, находящейся примерно в полуметре. Я достаточно долго изучаю эту картину, ведь она свидетельствует об особом моменте в ходе преступления: именно здесь преступник не только повредил ножом одну или несколько артерий жертвы, так что кровь хлынула из ран под давлением. Именно здесь он убил Мишель Ройтер.
Внимательно осматриваюсь, пытаясь найти закономерность в многочисленных отпечатках обуви с грубым протектором. Преступник, кажется, беспокойно метался по помещению. Но почему?
Вытаскиваю из портфеля папку, где хранятся фотографии с места преступления. При взгляде на кадры из лифтового холла у меня возникает мысль: может, убийца хотел замести следы? Не поэтому ли он поставил на кровавый отпечаток две сумки жертвы, прежде чем его спугнул встревоженный жилец? По фотографиям видно, что преступник обыскал и сумки: из одной торчит полиэтиленовый пакет с надписью «En Vogue». На полу на расстоянии метра валяются связка ключей, к которой прицеплен брелок с фотографией, ключ от машины, открытая пачка легких сигарет, серебряная зажигалка и три журнала об искусстве. Я иду по извилистому следу, выхожу из лифтового холла и попадаю в небольшой коридор, ведущий к лифту и кладовкам.