Борис Верхоустинский
Перед половодьем
Повесть и рассказы
Перед половодьем
1
Осенний ветер зол и дик — свистит и воет. Темное небо покрыто свинцовыми тучами, Волга вспененными волнами. Как таинственные звери, они высовывают седые, косматые головы из недр темно-синей реки и кружатся в необузданных хороводах, радуясь вольной вольности и завываниям осеннего ветра.
Медленно и важно пробирается среди разнузданных волн белый пароход с двумя угрюмыми трубами. Круглые окна кают — безжизненные глаза, красные лопасти двух колес — могучие лапы, — пароход нем и равнодушен, как судьба. Режет темно-синюю воду гордою грудью и оставляет за собой две глубокие раны на теле реки. Весь он упорство: и спасательные круги, и красные ведра, в строгом порядке развешанные вдоль бортов, и глухое, железное сердце, мерно вздрагивающее где-то в машинном отделении. Только белая, грациозная лодка на носу парохода — как скорбная невеста, украденная злым волшебником из родимого терема.
А вот и сам он, безжалостный чародей, пленивший речную красавицу. В синеньком драповом пальтеце и с озябшим носом — пуговкой; стоит около капитанской рубки и от холода ежится; черные ленты матросской шапочки печально развеваются по ветру, задевая посиневшее личико ребенка раздвоенными концами. И уже маленький человек собирается заплакать, хотя на черном околышке шапочки красуется золотистая надпись «Виктор», что значит — победитель.
Вдруг — порыв осеннего ветра: в бок судна — высокие волны, а с маленьким человеком — несчастие. Матросская шапочка срывается с головы, взлетает до крыши капитанской рубки и, несколько раз перевернувшись в воздухе, словно недоумевая, куда ей дальше направиться, стремительно падает за борт, в темно-синюю воду. Хороводы вспененных волн обдают ее брызгами, а осенний ветер трубит гордо и торжественно. Веселая шутка им сыграна — есть что порассказать мудрым елям-монахиням в далеком темном бору.
Маленький человек сначала столбенеет от неожиданности, а потом, взявшись за белокурую головку обеими руками, разражается безутешными рыданиями:
— Ой… ой! Ой… ой!
Какое страдание!
Ведь, маленький человек так любил эту шапочку, что не променял бы ее ни на бриллиантовую звезду, ни на трон восточного деспота.
— Ой… ой! Ой… ой!
Милая золотистая надпись! Милая лента с раздвоенными концами! Было много — и нет ничего. Сокровище навеки утрачено.
Маленький человек утирает кулачками катящиеся из глаз горькие слезы. Внезапно над его ухом раздается пронзительный свисток. Мальчик с изумлением обертывается и глядит на коренастые трубы, — ему кажется, это они так хрипло свистят, потому что они большие и черные. Вероятно, некий усатый дядя не на шутку разыгрался. Однако, надо проверить. Раз-два… Влезает на скамью, прислоненную к капитанской рубке, и заглядывает через стекло. Так и есть — два дяди, низкий и высокий… Низкий дергает какую-то проволоку, а высокий вертит красивое колесо с медными ручками. Ого! Заметили его и сердито переглянулись… Высокий даже погрозил пальцем. Надо бежать — чего доброго, еще изловят и выбросят в темно-синюю воду, а не то наточат широкие ножи и зарежут, как бабушкина козлика серые волки…
Мальчик поспешно слезает со скамьи и собирается дать тягу, как вдруг на его плечо ложится широкая ладонь, а грубый голос ласково спрашивает:
— А где, малыш, твоя матка?
От дяди разит водкой и табаком, но по тому, как он положил руку на плечо, маленький человек заключает, что дядя добрый:
— Моя мама внизу… Спит на диванчике. Это не ты свистел?
— Нет, не я! — отвечает загорелый дядя, — я — матрос, свистят капитаны, помощники и лоцманы. Пойдем, малыш, к матке.
— Не пойду, я шапку потерял… Мама рассердится.
— О, черт побери! — негодует дядя. — Твоя матка круглая дурища, — накося, выпустила такого сопляка на палубу… Долго ли до греха в непогодь!
И дюжими руками берет в охапку маленького человека.
— А ты меня не зарежешь? — подозрительно осведомляется мальчик.
Матрос заливается добродушным хохотом:
— О, черт побери!.. Важнецкая колбаса выйдет… Ха-ха-ха!
Но маленький человек слышит, как бьется сердце матроса, и не верит ему.
— Врешь ты… Дай-ка я тебя в щечку поцелую.
Матрос покорно наклоняет кудлатую голову:
— От-то вражий сын! Валяй… Экий, брат, ты синеглазый бесенок. Как кличут?
Вместо ответа — звонкое чмоканье:
— Ф-фуй! какие кусачие, как щетки!.. Хочешь, я тебе и ручку поцелую?
Матрос смущается.