Но у заднего, «кухонного» крыльца осмеливается выпустить веревку из рук и с громким плачем ринуться в коридор.
Там он натыкается на мусорный ящик, — нет, не ящик, не ящик то, а толстое, угрюмое привидение, вот-вот оно задвигается и зашипит:
— Ага, голубчик!.. Попался, миленький!
И будет душить, и унесет истерзанного к черту.
Очень страшно. Одна надежда — откреститься, привидение тогда не посмеет взять…
Шарит дверную скобку, крестится.
Дрожит.
Скобка, как нарочно, не нашаривается, страх доходит до предела, а сердце — тук! тук!.. тук тук! — того гляди, из груди выпрыгнет.
Ура! — Скобка найдена, маленький человек бомбой влетает в кухню, чуть не сшибая с ног Василидушку.
Слез — как не бывало, но сердце еще тревожно колышется.
Поспешно раздевшись и обогревшись у плиты, мальчик бежит в детскую, освещенную зеленой лампадкой, и роется при скудном свете в корзине с игрушками.
Вынимает серенький мяч, ящичек с красками и деревянную коробочку из-под гильз, пожертвованную отцом за ненадобностью.
Затем идет в столовую, где за дубовым столом, у висячей лампы, отец и мать клеят елочные украшения — бонбоньерки, золотые и серебряные звезды, пестрые фонарики и гирлянды из разноцветной бумаги.
Мальчику очень хочется золотить грецкие орехи, это так интересно, но присутствие Синей Бороды заставляет затаить желание.
Приступает к своему делу, в важности которого не сомневается.
— Мамочка! Вырежь в ней круглую дырочку.
Протягивает матери коробку из-под гильз. Само собой разумеется, просьба косвенно обращена к отцу, так как давно известно, что мамочка неискусный столяр. Только твердой руке отца можно доверить столь значительную работу.
Отец, молча, берет из рук сына коробку и спрашивает:
— Для чего дырочку?
— Чтобы мячику было гнездышко…
Волосатая рука намечает карандашом размеры мяча и осторожно водит перочинным ножом по оставшейся на коробке черте.
Маленький человек внимательно следит за острием ножа.
Какое искусство! Правда, отец хмур и несправедлив, но в талантах ему никак нельзя отказать.
Деревянный кружок выпадает на клеенку стола — волосатая рука передает коробку мальчику, но тот робко просит еще оклеить черною, непременно черною бумагой:
— Чтобы вроде гробика было.
Отец улыбается:
— Темные гробы у лютеран, а у нас белые, в знак радости: хорошо уйти от земных тяжестей.
И вздыхает, искоса взглядывая на жену, склеивающую бумажную гирлянду.
Между ними черная кошка, какие-то нелады.
Мать еще ниже наклоняет голову и молчит, только губы сжимаются плотнее.
А коробка уже темнее ночи, по углам ее золотые полоски, что очень красиво оттеняет черноту.
— Готово!
— Мерси, папочка! — благодарит мальчик, быстро и незаметно схватывая со стола, из кучи елочных подсвечников пару блестящих и новеньких.
Одною рукой он принимает коробку от отца, а другою тщательно запихивает краденые драгоценности в карман курточки. Потом, улучив удобную минуту, запасается еще двумя синими парафиновыми свечами и приступает к раскрашиванию мяча.
Черный рот — до зеленых ушей, острые, оскаленные зубы красны. Толстый же нос, проходящий от угрюмого лба до черного рта, намалеван темно-синею краской, и лишь в зеленых кружках — сердитых глазах — голубые зрачки, как проблески великой печали.
Безобразная голова вкладывается в вырезанное в коробке отверстие, а на маковку набрасывается кисточкой пучок огненно-красных волос, и свирепое божество, дышащее гневом, готово.
Нет мяча, есть:
— Холерища!
Маленький человек относит идола в детскую, ставит на стул, втыкает по бокам нелепой головы украденные, подсвечники и морщит лоб, упорно думая какую-то сложную думу над делом своих рук — новым божеством.
— Милый божик, Холерища, прости, дорогой, что я обидел собаку-Матросика, — молится он, набожно сложив руки. Пестрая рожа идола злобно улыбается.
— «Не простит!»
Мальчик вставляет в подсвечники темно-синие свечи, чиркает спичку и зажигает их, робко прислушиваясь, не идут ли взрослые.
Освещенное божество искривлено судорожною гримасой презрения.
— Милый божик, Холерища, помилуй меня с мамочкой, а папу не надо.
Маленький человек, истово крестясь, опускается на колени. Кроткая Богородица растерянно выглядывает из золоченого кивота.
Тс-с-с! — в столовой отодвигают стул, — белокурый язычник поспешно задувает синие свечи и прячет коробку с возвышающимся на ней идолом под кровать.