Мальчик опускается на колени перед повелительницей, покорно исполняя ее приказание.
— А теперь давай играть по-другому.
— Хорошо, Ирочка, — соглашается мальчик, вытаскивая из-под кровати раскрашенный мячик на траурном пьедестале.
— Ах! — пугается Ирочка, схватывая мальчика за руку. — Ой, какое!..
— Молчи! — шепчет белокурый паж: — это божик Холерища. Помолимся!
Опускаются на колени перед идолом, набожно складывают руки и что-то таинственно шепчут.
Уважение к кумиру в мальчике с недавних пор еще возросло. Однажды вечером, когда отца не было дома, мать пошла с маленьким человеком наверх, к матери Ирочки. Уходя в гости, мальчик заметил, что подушка на его постели не взбита и, взбив ее, положил на старое место. Когда же они вернулись, подушка лежала в ногах и на ней была ямка, точно след чьей-то тяжелой головы…
— Аллилуйя! Аллилуйя!
Розовая Ирочка подтягивает:
— Аллилуйа! Аллилуйа!.. а что это значит?
— Молчи, не спрашивай, а то божик рассердится.
И опять:
— Аллилуйа! Аллилуйа!
Но Ирочке уже надоело. Надула губки рассердилась, щелкнув указательным пальчиком по лбу идола:
— Вот какой скучный… Не говорит…
Мальчик краснеет от негодования:
— Дрянь! Злюка! Не смей обижать моего божика!
Для большей убедительности дергает девочку за золотистую прядь волос.
— Посмей только!
Девочка начинает горько плакать, а предусмотрительный обидчик торопливо прячет идола под кровать, чтобы не отняли взрослые.
Ну, конечно, является отец и делает выговор:
— Проси у нее прощенье!
— Не хочу!
Тогда отец ставит его в угол:
— Озорник и разбойник неисправимый!
— А вот возьму и еще нос ей расквашу, — гадкая девчонка! — возмущается маленький человек.
Разобиженная Ирочка в слезах уходит домой, ее щечки пылают: всем мальчишкам следует отстригать головы ножницами!
А маленький человек стоит в углу, лицом к стене, ковыряет пальцами обои и хнычет, но слезы ему приятны: сладко страдать за веру, за возлюбленный кумир.
К обеду Синяя Борода освобождает его из-под ареста, не добившись ни слова раскаяния и, раздраженный такою гордостью, объявляет, залпом осушая рюмку водки:
— Ну-с, а завтра мы будем иметь удовольствие слушать «Попрыгунью-стрекозу» дедушки Крылова… Неправда ли, Виктор, ты основательно изучил ее к празднику?..
— Да, папочка, — робко лепечет маленький человек, отлично понимая, куда клонит свою речь отец, наслаждающийся смущением сына.
— Две недели мальчишка баклуши бил. Кажется, было, когда зазубрить басенку. Завтра непременно спрошу.
— Спроси! — шепчет маленький человек, бледный, как полотно.
Мать заступается, подкладывает на его тарелку самые сочные куски рождественского гуся:
— Да не лучше ли после праздников?
— Нет! — категорически отвечает отец. — Обязательно завтра.
— Я знаю, папочка, басенку… Знаю я!
— Ну, вот и превосходно! — саркастически улыбается отец.
Из кухни приходит Василидушка, разряженная в нелепо-пестрое платье, с зелеными драконами. В одной ее руке миска с компотом, в другой синенький конверт — только что полученное письмо.
— Из имения! — радостно вскрикивает мать, торопливо разрывая конверт нервными пальцами и мельком просматривая содержание письма. Отец еще насмешливее улыбается: вот как, письмо не ему, а ей!
«Дорогие мои! — читает вслух мать, — от вас ни слуху, ни духу, уехали и забыли!»…
— Черт знает, что такое! — негодует отец, — сколько раз говорил: напишите! напишите! — так нет того…
«Но я не обижаюсь и шлю свое горячее пожелание встретить светлый праздник Рождества Христова в мире, здоровье и полном довольстве. После праздников еду к вам, посмотреть, как устроились, да и проветриться слегка: уж больно я, старая, засиделась на одном месте. Нога моя ничего, муравьиный спирт-таки помогает. Как мой хороший, мой славный мальчик поживает? Соскучилась я по нем… Будь умником, Витя, и выучи к моему приезду какой-нибудь стишок. Порадуешь старуху! А ты, дочка, должна за мною приехать, боюсь я одна — жулики разные по дорогам шатаются, да и веселее вдвоем. О деньгах же не беспокойтесь: пришлю со следующей почтой. Ко мне-то, доченька, ты поезжай в третьем классе, а уж назад, видно, придется во втором, а то, говорят, мужиков много в третьем, да и из дверей дует. Намеднись я купила жеребца, заплатила восемьдесят целковых, боюсь только, не с запалом ли. Кузьма говорит, ничего скотина, как следует. А петух черный так и издох.