— Да! — удивленно качает девочка головой, вырывая свою ручку из руки мальчика: — купола! купола!.. Пусти руку, больно мне.
— А вот не пущу! — жестоко смеется он, неожиданно для самого себя требуя: — проси прощения!.. Н-ну!..
Ирочка плачет:
— Пусти ручку, больно мне… Злой!
— Проси! Проси прощения, говорят тебе! О, какая негодница!
Испуганная девочка вырывает свою ручку из руки мальчика и стремительно убегает с чердака.
— …Ледоход! ледоход! — встречает мальчика дома Василида восклицаниями, — чу! Звон стоит, чу! Шуршит… Эва, глянь-ка из окна, вода прибывает здорово.
Маленький человек опрометью бросается в гостиную, к окну. Действительно, рать за ратью, по реке величаво двигаются белые богатыри — остервенелые льдины.
16
И звон, и грохот, и поединки безжалостные…
На заливной луг наползает вода, а за водою бесноватые льдины. Становятся на дыбы, ныряют и восстают из темных глубин воскресшей реки.
— Фю-фю-фю! — свистит отец, любуясь рядом с сыном на редкое зрелище, — а ведь наши-то на том берегу застряли. Василида, стол накрывай, будем одни обедать, — дня на три протянется канитель, не иначе.
— А буде затор, и на неделюшку целую! — соображает Василида.
…Лед все идет и идет… Думается — нет ему конца, верится — нет ему начала.
Во втором этаже дома Ирочка прильнула к окну и шепчет:
— Ползет… ползет…
Помолчит с секунду и опять повторяет:
— Ползет… ползет…
Часам к трем добрая половина луга скрывается под грызущимися льдинами, а к семи между домом и рекой остается лишь узенькая полоска суши. Отец тревожится:
— Наводнение… Василида, спроси наверху, разрешат ли перенести к ним вещи.
Маленький человек с изумлением смотрит из окна на сарай, плывущий между льдинами, на желтые следы проезжих дорог, на вехи, Бог весть откуда занесенные, и на темного зверя, мечущегося по льдине, но не решающегося прыгнуть в бурлящую вокруг него черную от сумерек воду.
— Папа, папа! Смотри-ка, кто это?
Отец берет бинокль:
— Волк… Врасплох, бедняга, попался. Теперь — капут, измелет его лед.
Поднимается суматоха. Отец волнуется, спешно перетаскивая мебель с Василидой и отцом Ирочки. Сперва пустеет гостиная, потом столовая и спальня. Когда же добираются до детской, из-под пола просачивается вода; маленький человек промачивает ноги, но это не мешает ему шмыгать между взрослыми, спасая игрушки от потопа. Главное — унести милого божика, а то вода смоет с него пестрые краски, а траурная бумага отклеится от пьедестала.
В одной руке мальчика корзина со всеми богатствами, в другой — возлюбленный идол. И — наверх, в гости к Ирочке.
— Ты слышишь, слышишь? — подскакивает девочка к недавнему обидчику: — мы все потонем, все, все.
— Прости меня, Ирочка, — не отвечая на вопрос, умоляет ее маленький человек, — я тебе божика подарю.
— Ну, подари.
Мальчик со вздохом отдает ей раскрашенного идола:
— На, только не обижай, смотри.
И, помолчав, спрашивает:
— Теперь ты не сердишься на меня?
— Нет.
В знак восстановленной дружбы, Ирочка нежно целует его в губы и опять кричит, весело прыгая:
— Ты слышишь, слышишь? Мы все потонем, все, все!
— И коровушки? — огорчается маленький человек.
— Да, и коровушки.
Из слободы доносятся умоляющие вопли: «спа-сите! спа-си-те! спа-си-те-е-е!» — а слободские коровы жалобно мычат.
К лунной полночи от дома остается только один этаж, нижний же затоплен по самые карнизы. А на Волге борются со льдами буксирный пароход, освещенный красными огнями, и огромная беляна, сорванные с якорей на зимовище — в устье речки, протекающей около монастыря.
«Б-бом-бом!» — загромыхали в набат растерявшиеся монахи в затопленном монастыре.
В доме никто не спит; с матерью Ирочки, полненькой, краснощекой и очень скучной немкой, делается истерика, она видела в бинокль, как льды раздавили беляну, а на беляне были люди, отчаянно голосившие о помощи.
— Нас тоже раздавит! — убежденно шепчет Ирочка маленькому человеку, — только молчи, а то «они» испугаются.
— Хорошо, — усмехается мальчик, — я не скажу «им» ничего.
…Э-эй! — звенят голоса около дома: причалить можно?
Это кричат с буксирного парохода, выкарабкавшегося-таки из водоворотов и бесноватых льдин.
Скоро дом, с пароходом, причаленным к одиноко возвышающемуся над водой шпицу потонувших ворот, представляет диковинную картину.
— Чем не Венеция! — смеется отец маленького человека, устало зевая; — еще хорошо, что вещи-то успели перенести… Форменный потоп, зима была очень снежная, наверно, потому.