— Тэк-с! — сердито насупливается Архип Егорыч.
— Так вот, прочел я обвинительный акт о нападении на вас и так далее. Подумал — хлопцев могут повесить, но могут и на каторгу. Все зависит от вас, от ваших показаний, Архип Егорыч. На предварительном следствии вы говорили, что они у вас вытащили кошелек… Это — вооруженное ограбление, за это повесят, ибо военный суд; если же ограбления не было, а так себе — нападение, да и кошелек-то, окажется, не вытащен, а попросту выпал, то их не казнят.
Архип Егорыч раздраженно стучит по столу пальцем:
— Обмануть судей, то есть? Правильно понимаю, молодой человек?
Студент откидывает назад наползающие на лоб волосы.
— Не обмануть, а пожалеть хлопцев. Ну, было дело — горячая кровь, голод, принципы. Ну, погниют в казематах и довольно, а то — смерть. Поведут их на заре, накинут петли… Архип Егорыч!
— А меня пожалели? — вскипает Архип Егорыч. — Чуть не ослеп, это ничего? Морду окровавили — тоже ничего? А кабы удалось? Кто бы отвечал? Я али нет? Кровные денежки кому бы пришлось платить? А убить кого могли? Могли али нет?
Студент пожимает плечами:
— Однако, не убили же.
— То-то что не убили! — исподлобья взглядывает на него Архип Егорыч. — Надо бы еще, чтоб убили.
— Да вы поймите! — опять откидывает налезающие волосы студент. — Суть всех существующих законодательств сводится к такому положению: «не тронь, а то самого тронут». Око за око — закон возмездия, охраняющий общество от преступной воли. Но в данном случае возмездие несправедливо: они вас ударили по носу, а их за это могут лишить жизни, выбросить из списка живых. Где же тут око за око? И кому, наконец, нужна их смерть? Вам?
— Мне их смерть не нужна! — напряженно таращит на гостя глаза Архип Егорыч. — Что побили меня, я их прощаю и о том на суде скажу.
— Ну вот! — торжествует студент. — Про то и толкую. Вам надо переменить показания.
Архип Егорыч сжимает кулаки, словно готовясь наброситься на собеседника.
— Врать? Судьям?.. Не буду врать! Простить — прощу, а лгать — не лгал, да и не попробую.
— Да вы поймите!..
— Не буду! — повышает голос Архип Егорыч. — Обидели меня — ладно, а правде не поперечу.
Студент дергает пушок на верхней губе, нервно вскакивает и, не подав руки Архипу Егорычу, выбегает в переднюю. Молча и торопясь, одевается. Архип Егорыч наблюдает с кресла за его движениями.
— Прощайте! — буркает студент, берясь за дверную ручку, и, круто повернувшись, резко произносит:
— Архип Егорыч! Подумайте!
Архип Егорыч смотрит широко открытыми глазами на дверь, в которую только что вышел ранний посетитель, и сутулится. Потом, не взглянув на дочерей, возвращается в столовую и опять принимается болтать ложкою в своем стакане, хотя сахар давным-давно растаял и размешался.
— Папаша, а вы в суд не опоздаете? — спрашивает Параня.
— Нет, надо к одиннадцати.
Допив чай, он уходит к себе в кабинет, садится в кресло, долго смотрит в одну точку, размышляя, и вдруг, точно выведенный из оцепенения, хватается за картуз, выходит в гостиную.
— Дочки, закройте за мной, иду в суд.
Путь он минует незаметно — перед ним желтое трехэтажное здание со многими подъездами и с чугунными воротами.
В раздевальной масса желтых вешалок, с них свисают пальто, словно трупы повешенных.
Архип Егорыч передает швейцару на хранение свою палку, черного дерева с серебряным набалдашником, и поднимается по широкой, как в банке, лестнице наверх.
По длинному залу толпится много разных людей — адвокаты во фраках, чиновники в вицмундирах; на скамьях вдоль стен сидят какие-то барышни в шляпках, пара салопниц, приказчик в высоком воротничке, подпирающем прилизанную голову, рабочие и извозчик, тот самый, что вез Архипа Егорыча в злополучный день.
— И тебя вызвали?
Извозчик мнет корявыми пальцами свою шапку.
— Да уж я, почитай, добрый час тута валандаюсь.
— Ты что же говорить станешь?
— Мы-то? — поглаживает сивую бороденку извозчик. — А ничево, по совести, значит.
— По совести! — раздражается Архип Егорыч. — Знамо, по совести, не в том дело.
И дергает извозчика за рукав:
— Время! Пойдем, брат.
Извозчик, шумно вздохнув, поднимается со скамьи, следует за Архипом Егорычем.
Зал в конце делает заворот, там, у узкой двери, на широких скамьях, сидят конвойные солдаты. При появлении Архипа Егорыча дверь, около которой они сидят, открывается — видна камера, полная арестантов, на них неуклюжие халаты, иные звякают кандалами, разгуливая по асфальтовому полу.