А когда Елену спросили в суде, задумывалась ли она над тем, как Фридолин перенесет разрыв, она ответила:
— Никогда бы не поверила, что он способен такое натворить. Я его не боялась.
Его Елена не боялась. А за него? Такое ей и в голову не приходило. Она действительно не понимает, с чего это Александру взбрело в голову из пустяков делать трагедию?
Но Елена не понимает и свою мать, которая на первом же допросе сочла своим нравственным долгом сказать:
— Конечно, я была олень встревожена за свою дочь, но мне жаль Александра, он так много перестрадал.
В течение всего процесса не оставляла мысль: почему Елена не понимает совершенно очевидных, ясных для всех вещей? Почему изо дня в день, каждой встречей обрекала Александра на горькую муку и не испытывала ни угрызений совести, ни сострадания к нему? Ведь Елена, в общем, довольно примитивное существо, но скорее доброе, чем злое. Но как же она, наперед зная, что ее встречи с Фридолиным скоротечны, внушила ему уверенность, что он любим, что их жизни переплелись навсегда?
Александр, дивясь своему счастью, делился с ней мечтами (он их считает планами) о том, как они будут строить свою жизнь. Казалось бы, чего естественнее: Елена мягко и ласково возвращает его на землю, не строй воздушных замков, не нужно! Но Елена не только не отрезвляет Александра, она, зная, что его надежды не сбудутся, все же подает их, она, изображая подобающую случаю девичью беззащитность, спрашивает, хорошо ли он проверил себя, всегда ли будет он беречь ее. Неужели Елена могла не понять, как от ее слов вспыхивают чувства Александра. Она, любимая, единственная, видит в нем опору и защиту, она просит беречь ее, она вверяет ему себя, теперь-то он знает, что любим.
Мать и отец Фридолина — пожилые люди чистых и строгих нравов. У них четкие представления о том, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной, чтобы их можно было считать достойными. Старики Фридолины вызывали уважение, пожалуй, и у Елены. Она считала их взгляды старомодными, но их не переделаешь. С этим приходится считаться.
Поздней весной Фридолины выехали за город, на дачу. Елена приезжала к ним и раз, и другой, и третий. Приезжала на правах той, кто скоро войдет в семью. Ее с каждым приездом все душевнее привечали, видя, как это радует Александра. А он счастлив: Елена вновь всем своим поведением убеждает — они соединили свои жизни.
И снова не понимаешь Елену. Она достаточно смекалиста, чтобы разобраться в том, почему старики так радуются. Зачем же она ездит к ним, укрепляя веру Александра, веру, которая — она это твердо знает — будет ею порушена?
Елена знает, что Александр не искушен в любовных приключениях, она не раз, не то коря, не то удивляясь, посмеивалась над его наивностью и все же непрестанно обращалась к нему с просьбами, которые он мог расценить единственным образом: с такими просьбами обращаются только к родному, кровно близкому человеку. Просто, как нечто само собой разумеющееся, она стала перекладывать на него свои институтские задания и не только перекладывать, но и устанавливать жесткие сроки. Ты взялся беречь меня — береги. И он, счастливый этим, берег.
И каким удивительным доказательством полной душевной близости показался Александру упрек, брошенный Еленой:
— Зачем ты купил синюю шерсть, когда мне хотелось фиолетовое платье?
Елену спросили в суде:
— Ваша мать показала, что ей жаль Фридолина, он так много перестрадал. Как вы считаете, по чьей вине это произошло?
Елена ответила сразу, нисколько не раздумывая, очевидно, для нее этот вопрос был решен:
— А он и не страдал. Просто привык и не хотел отвыкнуть.
Вот оно что оказывается. „Привык и не хотел отвыкнуть”. Действительно просто. А Елена в этом и убеждена. Теперь-то и начинаешь понимать все то, что раньше было непонятным в ее поведении: чего ей было опасаться вызвать в Александре любовь, если любви не существует? Не способная любить и потому не верящая в любовь, Елена нравственно глуха к страданиям, которые она причинила.
Если бы Елена была способна любить, она не могла бы не почувствовать, как это жестоко вызывать и укоренять чувство, которое останется безответным. Если невольно, ничего для этого не делая, даже противодействуя, вызовешь любовь, на которую нечем ответить, то и тогда она приносит горе и для того, кого полюбили. Сострадание может причинить боль не менее острую, чем страдание.