Задавая свой вопрос в первый раз, народная заседательница не смогла побороть смущения; было видно, что она опасается, не обидит ли вопрос свидетеля, не причинит ли ему боль. Но видно было и другое: она не может не задать его, что-то очень важное ей нужно прояснить.
Первой, к кому она обратила свой вопрос, была Евдокия Андреевна. Может быть потому, что та, давая показания, несколько раз не без гордости повторила: „Я предчувствовала, хотите верьте, хотите нет, предчувствовала беду”.
— Как вы думаете, — спросила ее заседательница, — если бы вы не подсматривали в щелку, а открыли бы дверь своей комнаты и сказали: „Борис, зря вы выходите из себя, зайдите к нам, посидите, а я пойду, выясню у Нади, в чем дело”, произошло бы несчастье, совершилось бы преступление?
Евдокия Андреевна удивленно уставилась на народную заседательницу, задумалась и сказала так, как говорят, когда нечто неожиданное вдруг открывается:
— Ничего бы этого не было! — но тут же, спохватившись, добавила с вызовом. — Так что ж, по-вашему, я виновата в том, что он хватил ее топором?
— Вас в нанесении ранения не обвиняют! — сухо остановил ее председательствующий.
— Я просила бы вас подумать, прежде чем ответить! — сказала народная заседательница, огорченная реакцией свидетельницы.
Уверенность Евдокии Андреевны в своей правоте была наносной. Свидетельница немного постояла молча, а затем тихо сказала, но уже по-иному, чем в первый раз:
— Не было бы!
После Евдокии Андреевны народная заседательница обратилась к Кириллу Кирилловичу. Но теперь она спрашивала без прежнего смущения. Теперь ей было уже ясно то, что она раньше не до самого конца понимала. Она спрашивала Кирилла Кирилловича, зная, каким будет ответ, если свидетель захочет быть правдивым. Спрашивала для того, чтобы ответ так прозвучал, что его нельзя будет по-разному истолковать, только однозначно.
— Допускаю, — сказала она Кириллу Кирилловичу, — что вы, помогая Колпакову отыскать топор, не знали, для чего он ему потребовался. Но когда вы увидели, как он колотит им в дверь, почему вы не вмешались...
— В чужую жизнь? — свидетель возмутился так бурно, что не заметил, как он прервал народную заседательницу.
Но она, не придав значения возмущению Кирилла Кирилловича, задала ему тот же вопрос, что и Евдокии Андреевне.
Кирилл Кириллович ответил без промедления, вероятно, он, пока допрашивалась Евдокия Андреевна, успел подготовиться:
— Позови я к себе Колпакова, весьма вероятно, на этом бы все и кончилось. Но...
— Что „но”? — спросил председательствующий запнувшегося свидетеля.
— Но я не знал, да что там не знал, я и мысли не мог допустить, что Колпаков способен...
— Топором дверь крошат, а он, извольте видеть, никак не мог сообразить, что добром тут не кончится! — неожиданно подал голос муж Евдокии Андреевны — и осекся. То ли от сурового взгляда, брошенного на него председательствующим, то ли от того, что догадался: сам-то он не лучше.
Ни одного из свидетелей-соседей не миновал вопрос народной заседательницы. И каждый вынужден был вслух, при всем, что называется, честном народе сказать о себе: „Я мог предотвратить беду и не сделал этого”. Но каждый из них просил верить ему, что он, как и Кирилл Кириллович, „ничего такого и предположить не мог”.
Можно не сомневаться, если бы Борис гнался за Надей по квартире с топором в руке, если бы назревающее преступление было очевидным, то соседи, конечно же, не остались бы сторонними наблюдателями. Кто-нибудь из них мог и в этом случае не вмешаться, но допустить, чтобы все жильцы не сделали всего, что необходимо для предотвращения преступления, — это просто немыслимо.
Свидетели не вмешались потому, что тешили себя надеждой, что все обойдется благополучно, они не видели со всей отчетливостью реальной опасности. Да это так; но не видели потому, что не хотели видеть, так спокойнее! Небось, если бы за дверью, которую Взламывают топором, стояла дочь любого из этих соседей, разве стал бы он гадать, дойдет ли дело до беды или остановится на полпути? Разве хоть один из них остался бы в стороне? Соседи считали, что нет опасности, что беда не разразится только по одной, если говорить начистоту, причине: из-за равнодушия! Вот оно точное слово — они были равнодушны!