Многие из тех, кто пришел на судейскую работу в те далекие годы, остались на ней и стали опытными и хорошими судьями. К ним относится и Петр Иванович Березовский, в прошлом рабочий с гвоздильного завода; старый большевик, один из первых красногвардейцев, отстаивавших Советскую власть на фронтах гражданской войны. Эта органическая, крепчайшая связь его с народной властью и ее делом и делала Петра Ивановича в суде особо человечным. В нем не было и тени всепрощения, этакой всеядной готовности „все понять — все простить”, которая на поверку оказывается равнодушием. Он горячо ненавидел все, что враждебно и нашей морали, и нашему укладу жизни, он был на революционной вахте у советского правосудия, ни на мгновение не забывая, как много спрашивается с того, кто решился взять на себя одно из самых тяжких дел в жизни — судить человека.
Народный судья Березовский П. И. внимательно, с той заинтересованностью, по которой безошибочно можно распознать большое отзывчивое сердце, всматривался в каждого подсудимого. Всматривался без предубежденности, без предвзятости, стремясь действительно разглядеть человека, понять, исправим ли он и что нужно сделать, чтобы помочь ему исправиться.
Анастасия Короткова была задержана в поезде по подозрению в убийстве мачехи, с которой она после смерти отца оставалась жить в деревне. Мачеха была убита в ночь, когда падчерица уезжала. При обыске у Коротковой были обнаружены вещи, принадлежавшие убитой. На вопрос, куда и зачем Короткова ехала, она ответила, что собралась выйти замуж за. Сергея Журавленко и ехала к нему. Сергей Журавленко показал, что ничего не знал о том, что Анастасия Короткова собиралась к нему приехать, и жениться на ней он и не думал.
Короткову спросили, когда она прибыла на станцию, с которой уезжала. Она ответила, что незадолго до прихода поезда. И ее ответ, как ничто другое, изобличил ее. Поезд отходил в 6 часов утра. От деревни, где Короткова жила, до станции — километра два, значит, не более получаса ходьбы, а эксперты показали, что убийство произошло не позднее полуночи. Следовательно, в момент убийства Короткова могла быть на месте преступления. В кармане ее платья нашли ключ от сундука, в котором мачеха хранила свои вещи. А при осмотре места преступления было установлено, что сундук открыт и замок не поврежден. Объяснить, зачем она брала с собой ключ от сундука, если собиралась навсегда уехать, Короткова не сумела. Улики были серьезными, и после долгого запирательства Короткова созналась в убийстве, показав при этом, что жили они с мачехой хорошо и одна на другую злобы не держали, что и подтвердили соседи.
Дело это слушалось судом под председательством Петра Ивановича Березовского. Огласив обвинительное заключение, он спросил, признает ли себя подсудимая виновной. Она молчала. Тогда Березовский, поясняя ей сущность обвинения, сказал: „Вы обвиняетесь в том, что с целью грабежа убили свою мачеху. Признаете себя виновной?”
Подсудимая, не поднимая глаз и водя пальцем по перильцам деревянной перегородки, глуховато, но все же так, что было слышно, сказала: „Врешь!”
В зале судебного заседания стало пронзительно тихо, Березовский не отводил глаз от подсудимой, задумавшись, что-то про себя решал, очень важное и очень нужное, словно забыв, что ему следует призвать подсудимую к порядку, охранить достоинство суда.
Высокая, с туповатым лицом, угрюмо-насупленная, подсудимая молчала и не испытывала, казалось, никакого смущения от того, что сказала. Но не было в ней ни наглости, ни развязности, не было и гнева.
Березовский спокойно и вполголоса, без всякой амбиции и обиды, только слегка как бы удивляясь тому, что Короткова отпирается, сказал: „Почему же вру? Обвиняют ведь вас в убийстве, а вот убили или не убили — это вы должны сказать, а нам уж придется разобраться, правду ли вы говорите”.
Короткова тупо, не поднимая головы, с мрачноватой твердостью повторила: „Врешь, не убивала!”
Березовский по-прежнему остается спокойным, он нисколько не чувствует себя задетым. Странно ведет себя подсудимая. Уличена, созналась — и вдруг это „врешь”. Может быть, и это вероятнее всего, пока ее везли в Ленинград и держали потом в предварительном заключении, понабралась она опыта у доброхотов-советчиков в камере и решила все отрицать, авось „выгорит”. А так как она все же не уверена в том, что правильно делает, то грубит, не умея найти верный тон. Да, это вероятнее всего. Но что, если в самом деле невиновна? Несмотря на признание? Несмотря на улики? Маловероятно, почти совсем невероятно. Но ведь наперед ничего нельзя исключить. Нет, тут нужно внимание и внимание, ни на мгновение не ослабевающее.