– Стоять! Дальше нельзя.
Синдзи поднял глаза. Он стоял у выхода с улицы, что перетекала в небольшую площадь перед входом в Институт, а дорогу ему преграждали солдаты, за спинами которых на проезжей части возвышался бронетранспортер. Яркие переносные прожекторы заливали безжизненным светом площадь, где лежали на земле группки людей с заложенными за спину руками. Синдзи как раз увидел, как одну из групп подняли, что-то показали всем по очереди, и повели к бронированному автобусу неподалеку.
– Тут район спецоперации, сынок. Давай отсюда.
Синдзи кивнул и собрался поворачивать назад, когда одна из женщин в группе арестованных вдруг обратила на него внимание:
– Синдзи-кун!
Парень всмотрелся. Майа Ибуки опустила одну из рук с затылка и зажала рот. Конвоир тут же бросил быстрый взгляд на нее, а потом на Синдзи. Он поднял руку и всмотрелся в планшет, который до того показывал задержанным.
– Стоять!
Синдзи не сразу понял, что это кричат ему. Он и так стоял.
И конвоир, и солдаты заслона сорвали автоматы с ремней и нацелили на него. Синдзи безразлично наблюдал, как один из них опустил ствол, беря на мушку его ноги.
– НЕ НАДО!!!
Майа дернулась, и солдат выстрелил. Глядя огромными глазами на Синдзи, оператор начала оседать, и Синдзи сам не понял, как очутился возле нее. Солдаты на секунду замешкались.
Стук в душе стал невыносимым.
Подрагивающие веки женщины, тепло ее крови на руке… Синдзи вдруг отчетливо понял, что при всем его ненормальном, чудовищном детстве солдата он ни разу не видел, как человек умирает в реальности.
– И… Ибуки-сенсей…
"Какого мира ты хочешь?"
Синдзи ничего не понимал. Его решение, его долг, его мир. Все вокруг – его, а он не при чем. Им командовала Кацураги, он творил чудеса во имя Рей и для Аски, он выполнял приказы Фуюцки…
Стук стал грохотом, и мир раскололо зеркалом. Перед ним отражалась площадь, отражался БТР, замершие на бегу солдаты, поднявшие головы сотрудники на асфальте, танк в переулке у корпуса NERV… А напротив, в той же позе, что и он сам, опустившись на колено, стоял Евангелион. Жуткая вытянутая маска, абсурдный рог, идиотская расцветка…
" Синдзи, – позвала Кацураги. – а ты милашка".
– Это… Я?
– Это я, – отозвалось эхо.
– Я не знаю…
– Я не знаю, – ответило послушное эхо.
– Я даже не знаю, чего я хочу…
Эхо промолчало, а потом ответило неправильно:
– Я знаю, чего я хочу.
Синдзи всматривался в свои желто-зеленые глаза:
– Это ты?
– Это ты?
"Я хочу… Чего я хочу? Я знаю, чего я хочу? Ведь если знает он… то есть я… то есть…"
Синдзи опустил голову, глядя на замершую в судороге Майю. Евангелион напротив отразил его движение, всматриваясь в свои пустые руки.
– Я хочу…
– Я хочу…
– Я хочу, чтобы не было пустоты…
– Я хочу, чтобы не было пустоты…
– Внутри… Пусть там будет даже боль…
– Внутри… Пусть там будет даже боль…
– А поэтому…
Синдзи протянул руку к зеркалу, и оно пошло трещинами. Он не слышал ответа эха. Потому что с той стороны к нему тянулся Евангелион.
Он сам.
*************************
Солдаты ничего не успели понять.
Полыхнул слепящий свет, и кем-то панически выпущенная в толпу убегающих NERV'овцев очередь не достигла цели. На земле осталась лежать раненная девушка, а над ней, расставив ноги, возвышалась двадцатиметровая фигура темно-фиолетового цвета с нелепыми зелеными вставками.
Немигающие глаза уставились вниз, маска с выдвинутой далеко вперед челюстью задрожала, широко распахнулась, будто разорванная, пасть, и город сотрясся от рева.
Бронированный кулак тяжело ухнул вниз, расплескивая броню, как желе, и останки БТР на полметра ушли в асфальт. Солдат смело осколками и немедленно последовавшим взрывом. Перед лежащей раненной девушкой уже стояла нога кошмарной фигуры, прикрывая ее от стального ливня неминуемой смерти.
Фигура опустилась на колено, невозможно точными и бережными движениями сгребла крохотную фигурку и погрузила себе не предплечье. После чего спокойно двинулась к залитой светом площади.
Ухнуло танковое орудие, тяжело заработали пулеметы опомнившейся армии, но осыпаемая металлом искрящая махина была озабочена только сохранностью остатков жизни у нее в руках. На крыше дома неподалеку был развернут полевой госпиталь армии, и именно к этому строению и направился гигант.
Перепуганные врачи не могли даже шевельнуться, когда на каталку с огромных фиолетовых рук опустилась истекающая кровью молодая женщина. Жуткая маска вынимающим душу взглядом окинула людей в белом и указала пальцем на раненную. Спорить никто не решился.
Голова развернулась к площади и тут же получила прямое попадание противотанковой ракеты. И еще одно. И еще. Фигура стояла, не двигаясь, выжидая, пока возникнет пауза в обстреле и можно будет отойти от здания без риска того, что пущенный снаряд попадет в полевой госпиталь.
И воспользовалась первым же окном продолжительностью в две секунды.
Одним прыжком стремительная для своего габарита бронированная цель переместилась в центр площади, откуда уже сбежали все задержанные ученые. Безнадежный обстрел возобновился с новой силой, и, похоже, это уже надоело фиолетовому.
Зеленые вставки налились красным, загремел низкий вой, и в сведенных руках зажегся огромный пламенеющий клинок. Гигант припал к земле и начал описывать оружием вокруг себя круг. Солдаты мгновенно взрывались прахом от пламенной ласки, вздымались фонтаны расплавленной брони, гремели и захлебывались взрывы, поглощаемые все усиливающейся канонадой детонирующих снарядов, трескались и оплывали фасады… Когда меч замкнул круг, армии на площади не осталось, как и самой площади. Медленно твердели в опустившейся тьме багровые лужи на месте бронетехники, густел асфальт, опадал сверху пепел, не пойми что догорало тут и там.
Оцепление, рассыпанное по улицам, и снайперы на крышах разбегались, оглашая радиоэфир нечеловеческими воплями. Никто и не подумал звать подкрепление: спецназ бежал по улицам, бросая оружие, а за плечами тяжело дышал кошмар, много худший, чем жестокая мгновенная смерть. Не огонь, не удары неуязвимого кулака, не солнечное пламя – их гнал первобытный ужас, распространяемый вокруг себя фиолетовой тварью. Так иной раз просыпаешься ночью в холодном поту и с разрывающимся сердцем, понимая: то, что снилось – уже забытое, уже нечеткое – куда реальнее, чем кровать, чем дом, чем жизнь.
У объятого огнем входа в Институт плакал от ужаса одинокий сержант, плакал, сжимая автомат, понимая, что он сейчас должен высунуться из укрытия, открыть огонь на поражение и вновь скрыться для перезарядки оружия. Он просто знал, что не сможет этого сделать.
И поэтому, прячась за оплавленной клумбой, пропустил момент, когда мимо, пошатываясь, прошел осыпанный копотью парень с пылающими даже на фоне этого ада синими глазами.