— Да, моя радость, — откликнулся тем временем старик на реплику хозяйки. — Сегодня тот самый вечер, когда должен случиться сезон дождя. И его не может отменить никакая сила.
— Именно так, — подтвердила Елена Степановна.
— А почему нам его бояться? — подал голос от крана Шурик. — Ну, дождь и дождь, что тут такого? Залезем в автобус да пересидим, в первый раз, что ли!
— Это — особенный дождь, — сказала женщина. — Он случается каждые семь лет в один и тот же день, даже в високосные годы. И в машине от него не спрятаться, не так ли, Геннадий?
— Да, — подтвердил старик, и лежащая под его ногами собака опять пёрднула. — Он идёт всего только одну ночь, но носит название сезон дождя. Я, правда, уже и не помню, почему. Ты не помнишь, моя радость?
— Это не важно, — отмахнулась женщина. — Важно, чтобы они успели отсюда убраться до того, пока на них не начали сыпаться с неба жабы.
— Жабы? — не удержался от хихиканья Шурик и чуть не перевернул почти наполнившееся доверху водой ведро.
— Совершенно верно, — кивнула женщина. — Раз в семь лет на землю низвергается дождь из жаб. Раньше это происходило в городке Уиллоу, расположенном в центральной части американского штата Мэн, но в нынешнем году наш посёлок объявил себя его побратимом, и эта напасть переместилась к нам. Вот так. Теперь вы всё знаете.
Мы переглянулись между собой и промолчали.
— Только не подумайте, что я стою здесь и изображаю круглую идиотку, потому что мне этого хочется самой, — заметив наши переглядывания, воскликнула Елена Степановна. — Я просто обязана вас предупредить об этом, потому что жабы не просто прыгают с неба, но валятся оттуда сплошным потоком, и его не пересидеть в таком стареньком автобусике, как у вас.
— Хорошо, мы будем об этом помнить, — улыбнулся я, как можно спокойнее, — а сейчас нам надо поторопиться. Спасибо вам за воду и за предупреждение.
— Мы просто обязаны были это сделать, — повторила женщина, опять делая ударение на слове «обязаны».
— Это часть ритуала, — заметил старик. — Так было раньше в Уиллоу, так всё должно происходить и здесь.
— Да, — кивнула она. — Хотя, насколько мне известно, этим предупреждениям ещё никто никогда не поверил.
— Это непросто, — подтвердил старик, и собака в очередной раз подняла хвост и выпустила длинную очередь, словно подчеркивая значимость слов своего хозяина. — Потому что даже те, кто слышал что-нибудь о дождях из лягушек, жаб, монет, птиц и тому подобного, всё равно не в состоянии представить себе того кошмара, что каждые семь лет творится в течение всего одной ночи во время этого сезона дождя, вы меня понимаете?
— Да, да, конечно, — кивнул я и, видя, что Шурик уже вышел с ведром за калитку, поспешил откланяться и, увлекая за собой так и не попившего воды Витальку, возвратиться скорее в автобус.
Лёха сидел с закрытыми глазами, поэтому ни о каком дожде мы ему говорить не стали. Да и до того ли нам было в то время? Через несколько минут нас ждало куда более трудное испытание, чем поведанные стариками бредни о падающих с неба жабах.
Шурик залил воду в радиатор, и мы тронулись дальше, не без опасения следя за тем, как едва намечавшиеся вокруг автобуса сумерки начинают стремительно переходить в почти ночную темноту, растворяющую в себе силуэты достроенных и недостроенных дач, коньки остроконечных крыш и верхушки садовых деревьев. На фоне всё более наливающегося чернильной густотой неба отчётливее всего пока выделялась тёмная башня поселковой водокачки, тогда как остальные строения посёлка почти окончательно слились в единую неразличимую массу.
— Это был самый пердючий пёс во всем Красногвардейском районе! — неожиданно произнес вслух Виталька и, услышав его слова, Лёха вдруг встрепенулся и вскинул всклокоченную голову.
— Что? Как ты сказал? Эй…
Но повторить произнесенную фразу ещё раз Виталька не успел. Подпрыгнув на засохших ухабах, «РАФик» сделал очередной поворот и, подкатив к Мишаниной даче, на которой мы хранили свою книжную продукцию, остановился. Чуть в стороне, вытянувшись вдоль забора, стояли четыре поблескивавшие в полумраке иномарки — два громоздких чёрных джипа и что-то типа БМВ или мерседесов. Увидев нас, из калитки вразвалочку вышел один из тех мордоворотов, которые когда-то навещали меня здесь вместе с Гланом Обалдяном, и подошёл к дверям нашего автобуса. Нашей собственной охраны видно не было. Хотя какая она — наша, если ею руководят как раз те люди, что обложили нас данью?
— Вам велено пока оставаться в машине, — процедил, почти не раскрывая рта, в котором была зажата дымящаяся коричневая сигарета, верзила. — Сейчас подъедет Мирон Трофимович, и тогда вас позовут.
— Дружбайло, что ли? — уточнил Лёха, но мордоворот, не удостоив его ответом, отвернулся и, дымя сигаретой, пошагал по направлению к дому.
— Ни хрена себе, заявочки! — фыркнул за моей спиной Лёха. — Чтобы войти на свой собственный склад, мы должны теперь будем спрашивать у них разрешения? Тебе не кажется…
— Помолчи лучше, — остановил я его. — И моли Бога, чтоб нам сегодня разрешили из этого склада выйти.
Лёха, как обычно, хотел, было, вякнуть в ответ какие-то возражения, но привлечённый чем-то необычным, что происходило за окнами автобуса, вдруг замер с открытым ртом и уставился в сгущающиеся сумерки. На улице было уже довольно темно, ожидающие нас внутри Мишаниной дачи рэкетиры (а кем же ещё были эти люди, как не ими?) включили свет, падавший из окон косо усечёнными желтыми пирамидами, но при этом было ещё достаточно хорошо видно и удаляющегося по ничем не вымощенной дорожке громилу, и траву под его ногами, и силуэты плодовых деревьев по сторонам, и многие другие детали. И, устремив свой взгляд туда, куда с таким вниманием уставился только что Лёха, я вскоре тоже увидел, как на землю под деревьями падают какие-то бесформенные тёмные предметы, показавшиеся мне сначала комьями сырой глины.
«Что за хренотень? — подумал я, всматриваясь в происходящее. — Кому бы это понадобилось швырять сюда глину?» — и вслед за этим с каким-то интуитивным внутренним ужасом понял, что это никакая не глина. Не могут глиняные комья самостоятельно передвигаться в горизонтальной плоскости, а те, которые падали на моих глазах, вместо того, чтобы остаться лежать на месте, быстро очухивались после удара о землю и сосредоточенно прыгали по направлению к шагающему по дорожке охраннику.
Бум…
Что-то с глухим стуком ударилось о крышу нашего микроавтобуса и, отскочив от неё, упало неподалёку на землю.
Бум… Бум…
Я повернулся к Лёхе, чтобы спросить его, что это может быть такое, но в это мгновение тишину пронзил душераздирающий крик, раздавшийся со стороны дорожки. Опять повернув туда голову, я увидел дико подпрыгивающего на месте мордоворота, который отчаянно пытался стряхнуть с себя то, что мне показалось сначала комьями сырой глины.
— Жабы! — в ужасе выкрикнул смотревший в окно Виталька. — Бля буду, это и правда жабы! Те старики во дворе говорили правду!..
Но я уже и сам видел, что это были какие-то невероятные чёрно-зеленые жабы, несколько более крупные, чем те, которых мне приходилось видеть в своей жизни раньше, с отсвечивающими в падающем из окон свете золотисто-черными глазами, а главное — с пастями, усеянными множеством страшных, торчащих, точно цыганские иглы, зубов. Десятка два, если не больше, таких чудовищ повисли на орущем охраннике, а со всех сторон к нему торопились всё новые и новые монстры. Жабий дождь за эти минуты заметно усилился, несколько таких зубатых тварей пролетело совсем рядом с окнами нашего «РАФика», и Лёха в панике заорал, чтобы мы немедленно позакрывали окна.
Не понимая, что происходит, но почувствовав угрожающую всем нам опасность, Шурик автоматически повернул ключ зажигания и завёл мотор. В эту самую минуту, размахивая слишком длинными из-за навинченных на их стволы глушителей (и оттого кажущихся ненастоящими) пистолетами, на крыльцо выбежали Вспученок, Ракитный и Обалдян, окружённые несколькими вооружёнными телохранителями. Превратившийся к этому моменту в шевелящуюся жабью гору, обезумевший от боли и ужаса мордоворот на дорожке испустил свой последний вопль и рухнул под тяжестью облепивших его с ног до головы чудовищ. На мгновение мне показалось, что даже сквозь закрытые окна автобуса и шум заведенного Шуриком двигателя я слышу, как трещат его разгрызаемые зубами этих тварей кости. А уж для тех, кто стоял на крыльце, этот хруст прозвучал так, будто его прокрутили им через воткнутые в уши наушники прямо в самый мозг. Содрогнувшись от ужаса, Вспученок даже отшатнулся назад, налетев при этом на одного из выбегающих следом за ним телохранителей, так что тот, нелепо взмахнув руками, грохнулся на спину и, судорожно дернув при падении лежавшим на спусковом крючке пистолета пальцем, произвёл непроизвольный выстрел. Вырвавшаяся из дула шальная пуля тут же вонзилась в поясницу районного налоговика и раздробила ему основание позвоночника. Закричав от нестерпимой боли, он повалился под ноги своим товарищам и, хватая побледневшими губами воздух, успел прохрипеть к ним свою последнюю в этой жизни просьбу: