Выбрать главу

Покончив с трапезой, я выбросил в урну пустую бутылку и бумагу с остатками булки и нерешительно побрёл в сторону нашего подвала. Правда, на этот раз я почему-то пошёл не той дорогой, которой двигался сюда, а, совершая достаточно большую петлю в сторону площади, на которой сегодня днём приземлился самолёт циркача в чёрно-красном плаще. Не знаю, почему меня потянуло опять на него взглянуть, но, приближаясь к месту посадки «Сессны», я с какой-то неосознаваемой отчётливостью понял, что иду сюда именно из-за этого самолёта. И вскоре я увидел его — он оставался на том же самом месте, где приземлился днём, только сейчас, в мертвящем свете неоновых фонарей, его белый корпус показался мне похожим на обглоданные кости покойника. Я уже почти пересёк разделявшее нас пространство, когда створки его нижнего прямоугольного люка вдруг беззвучно распахнулись и из самолётного чрева вывалилась на асфальт какая-то непонятная тёмная масса. Сделав ещё несколько шагов по направлению к «Сессне», я уже хотел было пошевелить ногой этот неожиданно выросший на моих глазах холмик, но вдруг вдохнул в себя воздух над ним, и меня чуть не вытошнило. Площадь была достаточно ярко освещена стоящими по её периметру фонарями, и в их безжизненном мерцании я вдруг ясно увидел, что под днищем самолёта свалено не что иное, как куча сырой кладбищенской земли, в которой сплошным шелестящим месивом копошатся жёлтые могильные черви.

Зажав рот обеими руками, я бросился бежать прочь от самолёта, не подозревая, что этим самым спасаю свою жизнь от угрожающей ей тут страшной смерти. И когда я выблевывал из себя под деревьями остатки съеденных полчаса назад колбасы и хлеба, от самолёта отделилась высокая чёрная тень, и прилетевшее на «Сессне» существо в чёрном плаще отправилось в город. Минут пятнадцать спустя оно остановилось напротив ярко освещённых окон ресторана «Пирл Харбор» и некоторое время следило горящими глазами за теми, кто находился в этот вечер в зале за столиками. Потом издало хриплый утробный звук и, решительно перейдя улицу, вошло внутрь. Там, подчиняясь приказу коротко звякнувшего над порогом колокольчика, к нему навстречу бросился наряженный в какой-то придурковатый (выполненный то ли на английский, то ли на итальянский манер) костюм с позументами слегка тучноватый седоволосый швейцар, украшенный густыми бакенбардами.

— Позвольте сюда ваш плащик! — с завидной для его комплекции расторопностью подметнулся он к странно одетому гостю, протягивая руки, чтобы принять у посетителя его клоунскую одежду.

— Не позволю, — раздался в ответ не имеющий возраста голос и, подняв на вошедшего глаза, швейцар, каменея от ужаса, увидел, что на месте лица у того наблюдается полное отсутствие чего бы то ни было, а его чёрно-красный плащ и смоляной черноты костюм облекают собой не человеческое тело, а только дымящуюся страшную пустоту.

Как развивались события внутри «Пирл Харбора» в последующие минуты, рассказать нам, к сожалению, не сможет уже никто, но те, кто вошёл сюда некоторое время спустя после исчезновения чёрного монстра, вынуждены были отыскать в себе немалые душевные силы, чтобы сохранить свой рассудок неповредившимся. Потому что, сколько бы ужасов они до этого в жизни ни повидали, а ничего подобного никто из них не видел до этого никогда.

Во-первых, невозможно было даже приблизительно определить, сколько народу уложил здесь обладатель чёрной крылатки — десять человек? двенадцать? все два десятка?.. Очевидным было только то, что зал ресторана был превращён им в настоящую живодёрню. Повсюду были разбросаны изувеченные трупы, головы и отдельные части тел. Взгляд натыкался то на ступню в элегантном коричневом полуботинке, то на оторванный от своей нижней половины торс, то на вырванную из плеча руку с тянущимися из неё нитями сухожилий, то на валяющееся прямо на окровавленном паркете человеческое сердце… При этом, похоже, убийце даже не надо было браться во время этой страшной экзекуции за нож или топор — он просто разрывал свои жертвы на куски, точно поджаренных цыплят, так что бьющими из них фонтанами крови были залиты не только пол и стены, но и довольно высокий зеркальный потолок, из-за чего стало казаться, что смерть окружает вошедшего в «Пирл Харбор» буквально со всех сторон, и трупы только что не валятся ему на голову…

Но я пока ещё ничего обо всем этом не знал и, от души проблевавшись, шёл себе, слегка пошатываясь от слабости, по одной из полуосвещенных улиц. После накатившего на меня приступа тошноты в горле надолго поселился какой-то весьма неприятный привкус, от которого начала болеть и наливаться тяжестью голова. Нужно было срочно выпить где-нибудь большую чашку кофе. Можно было, конечно, накатить ещё и грамм сто пятьдесят водочки, причём, в смысле облегчения моего физического состояния это, наверное, было бы даже эффективнее, однако на душе у меня в этот день и без того было довольно темно и тревожно, так что отяжелять её ещё и спиртными парами я не решился. Увидев перед собой двери одного из расплодившихся в Красногвардейске за последнее время баров, я не стал больше думать об экономии и вошёл внутрь.

— Двойной кофе, пожалуйста! — попросил я, подходя к стойке. — Большую чашку.

— Большой двойной кофе, — повторил заказ бармен. — И всё?

— Большой двойной кофе и какой-нибудь шоколадный батончик, — подтвердил я заказ. — И пока что всё.

— «Марс», «Шок»? — ещё раз уточнил он, кивая на витрину с выставленными в ней шоколадками.

— «Шок», — сказал я наугад, успев при этом засечь обрывок какой-то мелькнувшей в подсознании мысли — что-то типа того, что, мол, шок выбивается шоком. Хотя сосредотачиваться на этом мне и не захотелось.

Однако кофе с шоколадкой действительно оказали на меня своего рода целебное воздействие, и буквально после нескольких глотков у меня прошли и неприятный вкус в горле, и тяжесть в затылке. Посетителей в баре было немного, можно было бы пойти и сесть за один из небольших круглых столиков, но быть одному мне сегодня не хотелось, и я оставался стоять возле стойки, рядом с барменом, чтобы видеть возле себя хоть чьё-нибудь живое лицо. Разговаривать нам было не о чем, и мы молча смотрели на экран подвешенного к стене телевизора, где показывали затянутую дымом горящих под Шатурой торфяников столицу, в которой продолжали стрелять то депутатов, то бизнесменов, то губернаторов. Потом пошёл сюжет про то, как во Владивостоке сто пятьдесят действующих судов-рефрижаторов оказались проданы зарубежным компаниям по смехотворно низкой цене всего в один доллар каждый. Затем пошли кадры про очередной упавший посреди в тайги самолёт с двадцатью шестью пассажирами на борту, разлившуюся реку Кубань, которая напрочь смыла несколько жилых посёлков, двойное повышение тарифов на газ и электроэнергию, отсутствие денег на зарплату бюджетникам, а также про прибытие очередного контингента войск НАТО в Таджикистан и в Грузию. Впрочем, показавшийся в самом конце выпуска загорающий в своей Сочинской резиденции Президент сказал, что не видит во всём этом никакой трагедии для России, после чего отправился с супругой смотреть концерт какой-то из гастролирующих по Черноморскому побережью Кавказа знаменитостей — то ли Ириса Борисеева с его танцевально-эротическим шоу «Подлунная голубень», то ли группы «Дай-Дай» с программой «Обними меня, тель-авивочка…»

Кофе мой был допит, шоколадка доедена, новости закончились и, расплатившись, я направился к выходу. Надо было думать о ночлеге, а поскольку ключи от подвала всё ещё лежали в моём кармане, то наиболее приемлемым выходом было пойти сейчас туда и завалиться спать прямо на поддонах. Всё же это получше, чем возвращаться домой к опутавшему всю квартиру пальцу. Да и будет, кому впустить завтра в типографию рабочих. Если, конечно, они туда придут, а то мне почему-то кажется, никто из них больше к работе не приступит…

Разминувшись в дверях с показавшимся мне где-то уже неоднократно ранее виденным посетителем («Боже мой, уж не глава ли это нашей районной Администрации Марсель Наумович Шлакоблочко — собственной персоной и без охраны?»), я вышел на тёмную ночную улицу. Тяжёлый липкий воздух облепил меня со всех сторон, точно размоченный гипс, при помощи которого снимают посмертную маску с лица покойника. Тьма показалась непроницаемой, как голенище кирзового сапога, и ни голубоватые помигивающие фонари, ни даже выкатившаяся из-за крыш идеально полная луна не могли разредить эту черноту, а только делали её по контрасту с собой ещё непроницаемее и гуще.