Ознакомившись с содержанием текста, и Лёха, и даже индифферентный обычно ко всему окружающему Виталька решительнейшим образом воспротивились его печатанию в качестве предисловия к нашему изданию Кинга. Во-первых, сказали они, первые тома собрания уже отпечатаны и брошюруются, так что никакое предисловие в них уже при всём желании не вошьёшь; во-вторых, даже если вставить этот текст только в те тома, что ещё не ушли в производство, то это всё равно очень сильно удорожит издание, на что у нас уже совершенно нет денег; ну и, в-третьих (и это едва ли не главнее всего остального), содержание предисловия таково, что прочитавший его человек никогда не станет покупать предлагаемую ему книгу — а, стало быть, какой же тогда для нас смысл в его печатании?
Всё это было сказано мне в присутствии стоявшего здесь же посреди подвала Антона Северского, который ничуть на эти слова не обиделся, а только тяжело вздохнул и, забрав свои листочки, удалился. Через несколько дней его статья была опубликована в пятничном выпуске газеты «Маяк», где печатались всякие новости культуры, брачные объявления и материалы на второстепенные темы, и сразу же после этого к нам в подвал зачастили нетерпеливые покупатели.
— Ну, чё, скоро вы там свои ужасы продавать начнете? — спрашивали они, оглядывая растущие вдоль стен штабеля уже упакованных рабочими в пачки книг.
— Скоро, скоро, — с оптимистическим вожделением потирал руки Лёха.
Не оставила без должного внимания этой публикации в «Маяке» и команда «Красногвардейского литератора», выстрелившая очередным своим листком сразу и по Антону Северскому, и по Стивену Кингу, и по нам грешным одновременно.
«…Одни из уродов хотят сколотить себе на славе заокеанского сочинителя страшилок какой-никакой капиталец, а другой торопится тут же пристегнуть к этой сомнительной акции своего пресловутого Бога, — гремел, распекая всех нас, поэт Глеб Колтухов. — Был бы сегодня жив мой друг Коля Рубцов, он бы нашёл намного более близкие для народного слуха слова, чтобы охарактеризовать всех этих окололитературных придурков, а я лучше сяду на свой старый велосипед да поеду в подмосковный посёлок Заветы Ильича к поэту Цыгановичу смотреть, как он пьёт там стаканами водку…»
Примерно в таком же духе выступили в те дни и другие члены МГО, кто в стихах, а кто в прозе поиздевавшиеся над публикацией Северского и нашим издательским проектом. Как всегда, конкретно, хотя и без всякой логики, высказался в своей рифмованной балладе сатирик Стервовеликов:
Сам Селифан Ливанович написал в этот раз что-то весьма фрагментарное и путанное, напоминающее скорее бормотание пьяного мужика у пивнушки, нежели статью профессора литературы. Его очередная «Метеосводка» пестрела сокращениями, многоточиями, выражениями «и т. д. и т. п.», «ну, вы понимаете, о чём я», «все и так всё знают», «нет необходимости объяснять» и им подобными.
Зато блистал в своей редакторской колонке Голоптичий.
«Смутные эпохи всегда пьянят мозги любителям погреть руки за чужой счёт — одни норовят заработать себе деньги на несовершенстве закона об авторском праве, другие спешат поднять свой упавший интеллектуальный авторитет, нещадно эксплуатируя при этом имя навязанного нам из-за границы Бога… Ну да ничего! Мы ещё посмотрим, на чьей улице будет настоящий праздник. В народе ведь не зря говорят, что цыплят считают по осени», — глубокомысленно заканчивал он свою язвительную реплику, не подозревая о том, что дожить до ближайшей осени будет не суждено уже не только ему самому, но и практически никому из всех членов их литературной студии, за исключением одного человека…
Глава 3
«ПРОЦЕСС ПОШЁЛ…»
…А между тем, конвейер нашей удачи раскручивался все сильнее и сильнее, постепенно заполняя подвал отпечатанными страницами, а наши души — надеждами. Переплетчики приступили к одеванию книг в привлекательные цветные обложки, и вдоль стен уже начали выстраиваться первые партии готовой продукции в виде складываемых в аккуратные штабеля упакованных в коричневую бумагу пачек. Приходя по утрам в подвал, я окидывал взглядом эти пирамиды, и сердце обмирало в радостном предчувствии счастья. Казалось, вот сейчас разверни любую из крайних упаковок и увидишь внутри не отсверкивающие глянцевым блеском обложки книг, а тугие пачки зеленоватых долларовых бумажек или радужно рассыпающиеся залежи евро.
Следует, однако же, признаться, что в жизни начали происходить также и менее приятные моменты, и особенно — после опубликования в «Маяке» того самого предисловия к собранию сочинений Кинга, которое нам предлагал Северский. Бог бы с ним, что с этой поры нам ни за что ни про что пришлось принимать на себя половину адресовавшегося ранее одному только Антону дерьма, изливаемого со страниц «Красногвардейского литератора» водоплавовскими борзописцами, но ведь в наш подвал на углу улиц Коммунистической и Рыночной беспрерывным потоком потянулся после той публикации всякий праздношатающийся народец, якобы изнывающий в нетерпении от желания приобрести себе нашу книгопродукцию. Были, правда, среди заглядывавших к нам и деловые люди, предлагавшие свои услуги по реализации печатаемого нами собрания сочинений или же готовые заключить с нами договоры на издание новой продукции после того, как мы закончим штамповать своего Кинга. Но были, к сожалению, и моменты, откровенно настораживающие и вселяющие тревогу — к примеру, такие, как визит начальника нашего городского УВД полковника Дружбайло.
Я первый в то утро увидел его остановившуюся на пороге нашего подвала квадратную фигуру и, отложив просматриваемый экземпляр только что сброшюрованной книги, пошёл навстречу.
— Здравствуйте, Мирон Трофимович, решили заглянуть к нам в гости?
— Решил, решил, — прокряхтел Дружбайло. — Дай, думаю, посмотрю, как вы тут устроились… Не обижает ли кто, и всё такое.
— Да нет, слава Богу, пока всё в порядке, — весело ответил я.
— То-то и оно, что — «пока», — не принял моего жизнерадостного тона полковник и ещё более построжел лицом. — Но «пока» — вещь ненадежная, а вы, как я понимаю, вложили в своё предприятие деньги, да при том, надо полагать, и немалые…
— Да уж! — криво усмехнулся я, вспомнив о выложенных нами за мини-издательство шести с половиной тысячах долларов и целой прорве наших отечественных рублей, которые мы уже успели назанимать под проценты, налаживая раскручивающееся дело. Отдача-то от нашей затеи маячила только где-то в будущем, а выплачивать зарплату печатникам и переплётчикам, покрывать счета за электроэнергию и нести массу других неотложных расходов нужно было уже сегодня. Так что деньги покуда текли только в одном направлении — не к нам, а от нас, да при этом ещё и весьма интенсивно. Даже не знакомый с унынием Лёха утратил за последние дни свою всегдашнюю бесшабашность и как бы слегка затих в ожидании того, во что же вся эта наша затея, в конце концов, выльется.
— Вот я и подумал, — тянул кота за хвост Дружбайло, оглядывая пространство подвала и работающие в нём агрегаты, — не опасно ли содержать такое дорогостоящее оборудование и продукцию без охраны? А?..
— Вы хотите, чтобы мы поставили подвал на сигнализацию? — уточнил я.
— Можно и на сигнализацию, — кивнул он. — Отчего же нельзя? Только это ведь тоже дело не очень надёжное. Сегодня она работает, а завтра, к примеру, Чубайс взял да отключил за долги электричество или, скажем, какой-нибудь хулиган оборвал провод — и она замолчала… Тут нужен непосредственный контроль, так сказать, авторитетная защита. Или, как еще сегодня говорят — «крыша».
— А-а! — сообразил я, наконец. — Так вы предлагаете нам свою «крышу», я правильно понял?