Еще не погасли сполохи Октября, еще продолжалась навязанная Советской России война, впереди занимались новые пожарища интервенции, мятежей, голодной блокады, а он, ушедший с головой в работу по руководству страной, почти без сна, неведомо как, находил минуты, чтобы обдумать и записать на листках пожелтевшей бумаги планы не только ближайшего, но и отдаленного будущего.
Теперь его самого иной раз удивляло: как это все оказалось возможным? Однако вот оказалось же. В самом начале 1918 года, под вой метелей за окнами комнаты в Смольном, как бы на одном дыхании была написана и тогда же издана в Петрограде брошюра — набросок Большого Плана, в котором впервые появились такие слова, как совхоз, колхоз, экономический фундамент социализма. В ней, в этой маленькой брошюре, в сущности, было сказано все, что нужно было сказать о политических и хозяйственных задачах партии и рабочего класса на ближайшие десять лет. Многие положения, сформулированные в те дни, были приемлемы и теперь, в 1921 году, хотя, естественно, требовали уточнений, более широкого, практического развития в соответствии с реальными условиями жизни. Однако суть их не изменилась.
И вот наступило время великой стройки.
— Пора, когда надо было политически рисовать великие задачи, прошла, и наступила пора, когда их надо проводить практически! — говорил он все настойчивее и чаще.
— На нас сейчас история возложила работу: величайший переворот политический завершить медленной, тяжелой, трудной экономической работой!
— Борьба здесь предстоит еще более отчаянная, еще более жестокая, чем борьба с Колчаком и Деникиным. И, конечно, неизбежно, что часть людей здесь впадет в состояние весьма кислое, почти паническое.
— Тем более необходимы сплоченность, выдержка, хладнокровие, деловитость. Опасности мы не преуменьшаем. Мы глядим ей прямо в лицо…
Да, время требовало не слов, а конкретного дела: начиналась упорная работа по упорядочению хозяйственного развития страны, всех систем руководства народным хозяйством.
В промышленных центрах, прежде всего в Москве, проводилось объединение родственных предприятий в тресты и управления. Вводилось централизованное руководство ими, декретировалась строгая плановость в работе, государственная регулировка производства и сбыта продукции, оценка работы предприятий по их рентабельности.
В силу вступал хозрасчет. Вместо уравнительной оплаты труда вводилась оплата по результатам труда.
В связи с развитием торговли шло упорядочение денежного обращения, укрепление ходового рубля по его валютному золотому значению.
В конце сентября вопрос о порядке и сроках введения стабильного рубля был рассмотрен на заседании Совнаркома. Там же был принят и проект декрета об учреждении Государственного банка Республики.
Местные бюджеты выделялись из общегосударственного. Советам давалось право взимать налоги для расходов на местные нужды.
Вводилась плата за жилье, коммунальные услуги, транспорт.
В развитых капиталистических странах заказывались и покупались турбины для электростанций, врубовые машины для угольной и горнорудной промышленности, нефтеналивные суда, электроплуги, подшипники, торфонасосные установки, оборудование для текстильных и бумажных фабрик.
Миллионам людей, и прежде всего руководящему составу, надо было учиться новым формам хозяйствования.
— Учитесь. Это учение очень серьезное, мы его должны проделать, — говорил Владимир Ильич на Девятом съезде Советов. — Это учение чрезвычайно свирепое. Оно не похоже на чтение лекций в школе и на сдавание тех или иных экзаменов. Это есть проблема тяжелой, суровой экономической борьбы, поставленная в обстановке нищеты, в обстановке неслыханных тяжестей, трудностей, бесхлебья, голода, холода, но это есть то настоящее учение, которое мы должны проделать…
Необходимо было сжаться в железный, твердый кулак, чтобы наверняка ударить по неорганизованности, бесхозяйственности, растрате средств и энергии впустую.
— Надо учиться травить за волокиту, комчванство, бюрократизм чинодралов, безрукость, фразерство, митинговщину, — не раз повторял он в те дни. — Надоела лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность.
— Все у нас потонуло в паршивом бюрократическом болоте ведомств, — говорил он А. Д. Цюрупе, который во второй половине года был назначен его заместителем в Совнаркоме. — Бумажки — наша беда. В этом бумажном море тонет живая работа. Если не следить, не подгонять, не проверять, то при наших проклятых обломовских нравах не сделают никакое дело!
Он не терпел и раньше, а с некоторых пор просто возненавидел обломовщину и «чисто фразерское отношение к делу», «производство пустейших тезисов» вместо конкретного дела, подмену персональной ответственности за него «словоговорением».
— Митингуй, но управляй без малейшего колебания, — говорил он в октябре на съезде политпросветов. — Управляй тверже, чем управлял до тебя капиталист. Иначе ты его не победишь. Ты должен помнить, что управление должно быть еще более строгое, еще более твердое, чем прежде!
— Начиная революцию, мы наивно полагали, — признавался он в одной из своих речей, — что произойдет непосредственный переход старой русской экономики к государственному производству и распределению на коммунистических началах. Но это оказалось утопией. Такое производство и распределение произойдет в будущем, это несомненно. Но до этого нам придется пройти еще не малый путь, чтобы создать прочный фундамент социалистической экономики. Шаг за шагом, вершок за вершком — иначе двигаться по такой трудной дороге, в такой тяжелой обстановке, при таких опасностях, такое «войско», как наше, сейчас не может. Кому «скучна», «неинтересна», «непонятна» эта работа, кто морщит нос, или впадает в панику, или опьяняет себя декламацией об отсутствии «прежнего подъема», «прежнего энтузиазма» и т. п., — того лучше «освободить от работы» и сдать в архив, чтобы он не мог принести вреда, ибо он не желает или не умеет подумать над своеобразием данной ступени, данного этапа борьбы. Мы же будем усердно, внимательно, усидчиво учиться новому повороту…
Он видел жестокий охотничий обклад из черных пиратских флажков, сооруженный опытными загонщиками. Слышал их голоса. Отлично видел, кто, где и зачем подстерегает красного зверя.
Но ясно видел, где и когда, все тщательно взвесив и рассчитав, ни пяди не уступив безрассудству, но и не поддавшись боязни, необходимо и можно в исполненную вдохновенной решимости минуту сделать смелый прыжок.
Продуманно и настойчиво готовил он страну к желанному рывку вперед.
— Кто боится поражения перед началом великой борьбы, тот может называть себя социалистом лишь для издевательства над рабочими, — писал он в статье, опубликованной в августе «Правдой». — Опасности мы не преуменьшаем. Мы глядим ей прямо в лицо. Мы говорим рабочим и крестьянам: опасность велика — больше сплоченности, выдержки, хладнокровия. И как бы тяжелы ни были мучения переходного времени, бедствия, разруха — мы духом не упадем и свое дело доведем до победного конца!
А на исходе года, в ноябре, в статье «О значении золота», призывая родной народ «сохранить трезвую оценку положения, сохранить бодрость и твердость духа, отступить хотя бы и далеко назад, но в меру, отступить так, чтобы вовремя приостановить отступление и перейти в наступление», убежденно отметил:
— Есть уже признаки, что виднеется конец этого отступления!
А еще позже, на Пленуме Моссовета, скажет об этом так:
— Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед!
Да, спасительный выход из обклада голода и разрухи уже светлел впереди. Надо было готовиться к решительному прыжку…