— Её новая родня весьма рьяна в заботе о новой дочери и сестре. Не уверен, что столько тепла она получала от кровных родителей. К тому же её ушастость…
— Под покрывалом не видно.
— А здесь видно. И сами уши, и как шевелятся.
Пирра передёрнуло. Дионисий поспешил уточнить:
— Это совсем не отталкивает. И выглядит естественно. Как для остальных шмыгать носом, оттопыривать губу или закатывать глаза. И ей это нравится! А ещё она умеет уши прижимать. Не покрывалом, а сами по себе.
— Я этого не знал, — признался Пирр. Что было вполне объяснимо. Голову августы без покрывала видеть могли разве служанки да евнухи. И сёстры. Не времена языческого Рима — показать волосы из-под платка неприлично даже крестьянке. В империи. На этой странной окраине мира всё оказалось наоборот… Пирр вспомнил — на экзамены Августину наряжали, как для большого выхода.
В отчётах же поминались просто большие уши, оттопыренные. С другой стороны — если император считал уродство дочери позором, подвижность ушей могли скрыть. И получить — в платочке, конечно — здорового ребёнка. Без знака неудовольствия высших сил.
— Как ни кутали, как ни умащивали, — буркнул Пирр, лихорадочно вспоминая всё то, что ещё на корабле стройно лежало в голове, украшенное тщательно продуманными подробностями, — а потом от неё всё равно пахло. Как напрыгается со своим кривым мечом…
— Почему кривым?
— Не знаю. Аварам так нравится. Ираклию подарили при очередном замирении — до того у них прямые были, как у всех. Она очень хотела выучиться им владеть — но кто же пустит мужчину-воина в гинекей. Но по часу в день всё равно упражнялась.
И Пирр это разрешал. Дионисий никак не мог подумать, что из безразличия… А значит — полагал, что это пригодится. Будущей монахине? Вряд ли. Варварской королеве? Возможно. Но тогда к чему всё остальное? Дионисий начинал испытывать восхищение сидящим перед ним человеком. Хотя бы потому, что более образованного человека, чем Августина-Немайн, епископу вообще видеть не доводилось… Вот только направление образования вызывало некоторое недоумение. В подобную силу предвидения епископ не верил. Оставалось предположить, что Пирр таким образом готовил всех своих учеников к жизни в мятущемся и воюющем мире. Каждое зерно полил и унавозил. И вот теперь пришёл за остатками урожая…
— Странное упражнение для девочки. Впрочем, с учётом всего произошедшего, полагаю, что должен восхититься твоей, высокопреосвященный, прозорливостью и предусмотрительностью. И ещё раз исполниться верой в правоте Никейского собора. Раз уж такой видный теолог и философ принял её не под принуждением, но будучи убеждён в её истинности логическими доводами. Твоя ученица, кстати, тоже постоянно упирает на "верую, ибо знаю" — сильнейший и достойнейший тип веры — и в этой её склонности я вижу не только образец апостола Фомы и учения апостола Павла, но и влияние духа стоящего передо мной мыслителя.
Пирр растрогался. Успех! Неважно, что на сердце у епископа — он откровенно предлагает сотрудничество. Хотя и намекнул, мерзавец, что неплохо бы Пирру сразу занять ту же позицию, что и епископ Пемброукский. И на былые расхождения в вопросах веры намекнул. Патриарх продолжил расспросы… И запутался окончательно. Ибо услышанное говорило — на мокнущих от пота и крови простынях бьётся со смертельной болезнью именно соотечественница. Кто, кроме грека, способен на такое?
Другой вопрос: откуда это всё взялось? Чему и как учили базилисс, Пирр знал. И если в перевод Евангелий верилось легко — способности к языкам у них и правда были хорошие, то остальное… Ну, ещё меч — хотя выучившаяся по книгам воительница не должна была иметь и тени шанса против выросшего на реальных стычках варвара. И ведь негде, негде всё это выучить и узнать. В мозгу мышами скреблись неучтённые факты. Что-то они означали. Если сложить.
Пирр был политиком и растерянность маскировать умел. Тем более, главное дело — увидеть ту, ради которой приехал на край света — хоть какими глазами. Самозванкой Пирр её про себя уже не называл. Совесть мешала. Совесть породила надежду — а вдруг? Вдруг есть возможность извиниться за давнее малодушие. Не перед союзником, сидевшим в безопасности. Не перед тем, кто имеет право простить всё. Перед той, перед кем, и правда, виноват. Этих чувств Пирр в своей душе не видел, хотя в чужой прочитал бы без труда. Зато епископ Дионисий рассмотрел. Понял. И, когда Пирр намекнул, что хотел бы видеть ученицу, принял решение.
— Времени для пространных бесед мало. Августина отравлена, — припечатал он, — но жива. Хотя в сознание со вчерашнего вечера не приходила. Виновных не нашли. Все подозревают всех. Постороннего к ней близко не подпустят. Или ты согласен назвать своё имя?