Когда победители поравнялись с предместьями, западные ворота распахнулись, и ополчение хлынуло наружу: собирать трофеи и убирать тела. Тогда Кейр оставил пост и метнулся к дверям — но было поздно. Брат Марк успел первым. Всего несколько слов, и король решительно кивнул.
— Верно. Господа, пленных у нас достаточно, варваров, если кто жив — добить. А женщину из холмов — в железа!
— Посеребренные, — уточнил монах.
— А где их взять?
— Тогда сразу забить камнями.
Гулидиен бросил взгляд на фигурку — сиды? Богини? Ведьмы? Той, с которой он старательно избегал встречаться почти месяц. Не знал, что делать, о чём говорить. Следить, конечно, поручил. Потом она ушла. Выходит, вернулась? И защитила город. Вопрос — что и каким силам она обещала за спасение Кер-Мирддина. Не выйдет ли такое спасение боком. Но, что бы там ни пели бродячие барды, Немайн не бьёт в спину своим!
— В моей стране, брат Марк, без следствия не казнят никого. Запомни это. К тому же речь вообще не может идти о казни. Только о церковном наказании. Поскольку, даже если названная тобой ведьмой и колдовала, то не во вред добрым христианам.
В течение суток Немайн представляла собой дышащий труп. Куклу. А вокруг происходило интересное. А пересказали не всё. А то, что пересказали — изложили в дюжине вариантов. Клирику более всего понравилась история, рассказанная Брианой. Которая начиналась с довольно неаппетитных медицинских подробностей. Военные забавы — страда врача. Амвросию Аркиатру работы досталось больше всех. Шесть ампутаций. Очистка ран, бесконечные швы. А на сладкое — вскрытия. Если бы не печаль по убитым и покалеченным соседям, врач был бы счастлив. Давненько не выпадало такой практики! В конце концов, подобное упражнение на долю средневековых врачей выпадало нечасто. Добрых христиан, даже после смерти, расчленять было нельзя. Преступников карали даже не трибуналы, а короли единолично, их-то было не меньше на душу, чем судей в будущие века. Отрубание же головы с натыканием на пику для всеобщего обозрения делало констатацию смерти ненужным фарсом, и врачу о казни попросту не сообщали. Но язычники-разбойники, которые сами пришли… Подарок, да и только!
Бриана вызвалась помогать. Заявила, что собирается быть военным врачом и должна привыкать к виду внутренностей и крови. Отец сперва её прогнал. А после позвал обратно и извинился. Вспомнил, что других учеников у него пока нет. Так пусть уж дочь и хирургию осваивает… И остался доволен. Бриана — тоже. По крайней мере, тем, что в обморок ни разу не грохнулась.
Когда солнечный свет окончательно угас и копаться в мёртвом пришлось в адских отсветах факелов, раздались вопли волынки. Бриана, которой стало скучно, с радостью утёрла руки и отправилась разузнать, в чём дело. Просто так среди ночи на волынке не играют. Уж больно штраф большой.
Дэффид и Глэдис Вилис-Кэдман явились пополуночи к королевским дверям в восьми вооруженных до зубов лицах, завернутых в пледы одинаковой расцветки. Алые льняные рубахи, белые штаны — парадный наряд камбрийских воинов. Впрочем, огонь факелов залил их одной краской. Воротная стража, что примечательно, пропустила щетинящуюся копьями процессию в город без разговора. В руках у одного из воинов была волынка.
Дэффид отмахнул, и волынщик затянул пронзительную мелодию "Знамя на плечах". Если же о мелодии для камбрийской волынки говорят, что она пронзительна — значит, свиньи, когда их режут, визжат тише и мелодичнее. Так что появление через две минуты на крыльце деревянного дворца самого короля Гулидиена было триумфом выдержки. При короле, само собой, имелось полдюжины рыцарей. Со сна. То есть — без кольчуг, в одних рубахах, зато с луками в руках и мечами на бёдрах.
— Ну и чего тебе надо, Дэффид? — спросил король, ковыряя оглохшие уши, — Я уважаю тебя и твой клан, при отце вы славно повоевали… Ты знаешь, что я тебя всегда выслушаю. И зачем вот так, среди ночи? Что за дело не терпит до утра?
Вокруг понемногу собиралась толпа. Волынка означала вызов. А то и мятеж. После боя с норманнами городу было не до праздного любопытства, зато ополчение поднялось на ноги почти всё. Люди становились поодаль — за Дэффидом и его отрядом. И получались как бы против короля.
— Дело о похищении свободной женщины клана Вилис-Кэдманов! — толпа зашумела. Общество, которое недавно переросло ритуальное похищение невест, подобных преступлений не прощало.
— Кем? — король устало потер лоб. Мало того, что полдня скакал, едва не застал пожарище вместо столицы, потом — сражался, и вот — пожалуйста! Заботы, как селедка, косяками.
— Тобой, Гулидиен ап Ноуи МакДэсси! В тебе, верно, взыграла кровь ирландцев-предков? Пусть! Но похищение девы, иначе, чем для женитьбы — оскорбление клану!
— Да что за глупости! Никого я не похищал!
— Не отпирайся. Весь город видел, как ты велел схватить Немайн верх Ллуд Шайло-О'Кэдман. И как твоя стража принесла её в этот дом!
— Уфф, — выдохнул Гулидиен и присел на крыльцо, — вижу, разговор будет долгим.
— Ты ошибаешься, король. Короткой будет наша беседа! Вилис-Кэдманы — вольные люди, и ничто не способно поднять на бунт вольного человека вернее, чем бесчестье женщины его клана!
— Мой король, — сказал один из рыцарей, масляные блики факелов плясали на его лице, — я не разглядел родовых цветов на деве, которую отнес в узилище. Видимо, плед почернел от крови врагов и посерел от пыли битвы. Я Вилис-Кэдман, и если б я смог различить узор, я не стал бы выполнять приказ. Но я хочу знать: эта леди, она состоит в клане только в силу законов гостеприимства?
— Нет, — сообщил Дэффид, — в силу пролитой крови и приёмного родства, согласно её и моей воле. Которую она высказала вчера при дюжине свидетелей, а я, сучий прах, высказываю прямо сейчас! Мужа у неё, по её словам, нет.
— Но тогда она не верх Ллуд, а верх Дэффид, — рыцарь почесал подбородок, — и не О'Кэдман, а Вилис-Кэдман. Король наш, конечно, ирландец — но это не повод менять фамилии и обычаи. У нас в клан принимают только через усыновление, а родных и приёмных детей не различают.
— Выходит так, — согласился возмутитель спокойствия, — только ставить свое имя поперед великого сида… — задумался, подыскивая слово, — Неуютно, вот. Даже мне.
Рыцарь пожал плечами. Взялся — дюж. Учить сиду жизни среди людей, обычаям клана, следить за её поведением теперь забота Дэффида.
— Тогда, мой король, я вынужден встать рядом с братьями, во имя чести моей сестры Немайн верх Дэффид, — заявил он и перешел к компании Вилис-Кэдманов. Король запоздало кивнул ему в спину, громко прокашлялся.
— Женщина холмов, именовавшая себя Немайн верх Ллуд, — провозгласил Гулидиен, когда внимание обратилось на него, — взята под стражу со всем возможным почётом. Она одолела врагов королевства, но — нечеловеческим образом. Выжившие разбойники уверяют, что она — оборотень. Брат Марк уверяет, что она ведьма. Он доказывает это событием, которое видела половина городского ополчения — а именно, уходом варваров после проигранного Немайн поединка. Брат Марк подозревает, что женщина холмов что-то сделала с их разумом, лишив варваров данной Господом свободной воли, и настаивает на церковном наказании. Что я должен был делать?
— А что ты намерен делать сейчас?
— Хотел бы я сказать, что собираюсь спать, — зевнул король, — так ведь не дадите. И думать что-то не получается, после волынки этой. Так что говорите сами, чего хотите.
— Нашу дочь и сестру назад!
— Кто из старейшин клана поручится за явку Немайн верх… Дэффид на церковный суд?
— Сначала заведи церковь, МакДэсси, — хмыкнул Дэффид, — один монах это не церковь. И не судья.
— К ярмарке прибудет епископ из Рима, — сообщил король, — а если нет, так преосвященный Теодор заявится. Согласно обычаю, он представляет церковь на ярмарочном суде.
— Я и поручусь, как хозяин заезжего дома и отец, — вздохнул Дэффид, — а теперь, король, верни Вилис-Кэдманам дочь и сестру.
— Ну, с таким поручителем куда я денусь… Велю вернуть, — заключил король, — Стоило меня будить… Утром бы разобрались. Все равно ваша сида спит.