— Вряд ли это понравится штатному священнику, — засомневался Гапон. — В Полтаве священники соседних приходов писали на меня жалобы.
Саблер улыбнулся:
— С этим мы как-нибудь справимся. И я предупрежу священника, что мы посылаем вас туда временно.
Внутренне ликуя, Гапон еле сдержал улыбку — вот оно, заветное дело, где он сможет себя показать!
В ближайшее воскресенье он отправился в саблеровскую церковь и протиснулся в самую гущу прихожан. Священник, красивый старик с густой чёрной бородой, начал проповедь на тему «Греховность в мыслях и деяниях». Сперва он вкрадчивым голосом перечислил разные искушения и соблазны, а затем загремел на всю церковь про кары небесные, про ад огнедышащий. Стоявший рядом с Гапоном высокий дядька с обвислыми усами, склонясь к его уху, сказал:
— Что он адом стращает? Зашёл бы ко мне в плавильный цех. Я бы показал ему ад на земле.
Гапон ничего не ответил, только осенил себя крёстным знамением. После службы они вместе вышли на улицу. Летуче падал редкий снежок, было безветренно и оттепельно.
— Про плавильный цех вы хорошо сказали, — начал Гапон.
— Правду сказал, — угрюмо ответил рабочий. — Ну что он в самом деле басит про искушения, когда мне каждый день надо голову ломать, как семью прокормить? Вот и получается, что в церковь идёшь душу утешать, а тебе знай грозят карами небесными. Получается, что из бога делают городового и добиваются, чтобы впереди всего был страх перед богом.
Они поравнялись с чайной Нежданова, у входа в которую горела тусклая лампочка.
— Зайдём, погреемся, — пригласил усатый.
В тесной чайной было полно народа, от говора стоял сплошной гул. В центре возвышался громадный самовар, обвешанный связками баранок. Между двумя большими столами метался половой, разносивший кружки с чаем. Они стали искать места за столом.
— Савельич, иди сюда, — позвали усатого. Они сели, заказали чай, баранки и сразу очутились в центре застольного разговора.
— Что припоздал, Савельич? — спросил кто-то.
— В церкви был, — ответил тот.
— Ну и что там? — послышался насмешливый голос.
— Всё то же — «не надо грешить».
— Иначе в рай не попасть, — продолжал тот же насмешливый голос, и многие рассмеялись.
— Но ты же, Савельич, у нас святой и без церкви. Даже курить бросил. Тебе райская жизнь ещё на земле положена.
— На райскую жизнь у него денег нет, — подал голос Гапон, и его слова тоже вызвали смех.
Так, вроде бы легко и беспечно, вошли они в застольную беседу, но очень скоро разговор принял совсем другое направление. Отсмеявшись, сидевший против Гапона худощавый мужчина со смуглым лицом посерьёзнел и, обращаясь к нему, сказал:
— Это известное дело, что рай начинается с денег и бедному на рай рассчитывать нечего.
— Ну а что же тогда нам? — спросил кто-то со злостью.
— Что? — подхватил другой. — Одиннадцать часов работай, получи свои копейки, живи как можешь и помалкивай, вот и все наши дела. А если невзначай забурчишь — вон, за ворота, на голодный отдых! У нас двоих рассчитали за то, что прилюдно мастера матюгнули. А у одного из них трое детей и жена в больнице — как он будет жить? На что?
— Надо пускать шапку по кругу, — предложил Гапон. — Двое по полтиннику, а ему рубль в дом.
— А что? Он дело говорит, — поддержали его. — Я слышал, на Металлическом так нескольких товарищей спасли.
И сразу загудел весь стол. Кто-то гневно сказал:
— В том и вся механика — нас бьют поодиночке, а нас-то вон сколько. Нас бьют, а мы по своим норам разбегаемся — и скрипим зубами. Никогда так плохо не было, как теперь.
— У нас на верфи студент побывал, — заговорил немолодой рыжеватый рабочий, — газетку принёс и читал нам, что для хозяев забастовка хуже смерти.
— А на кожевенном как-то не вышли красильщики, — добавил другой, — так хозяин закрыл на две недели всю фабрику.
— Ну и что? Для хозяина каждый стоячий день — одни убытки, а от стоячего месяца у него глаза на лоб полезут.
Возле самовара возник хозяин чайной:
— Что, братцы, расшумелись? Не ровен час — заглянет городовой, вам и мне беды не обобраться.
Гапон подумал, что нарываться на городового ему совсем ни к чему — он своё скажет в проповедях. И, выбрав момент, тихо попрощался с усатым и ушёл.