— Я напишу, — пообещал Гапон, — прошу на это три дня.
— Хватит и двух, — раздражённо заметил Зубатов. — Жду вас послезавтра.
— Но у меня накопились дела в обществе…
— Жду вас послезавтра, — сердито повторил Зубатов. — Хотя дело вам надо делать не торопясь и с умом, чтобы в нём жили мои идеи в не испорченном дураками виде. Петербург должен показать пример, как надо его вести. Я надеюсь на вас, Георгий Аполлонович.
Гапон ушёл сильно встревоженный. Он понимал, что Зубатов лезет в его дела, его люди следят за каждым его шагом. Любопытно, что именно Рутенберг, от которого его предостерегли в охранке, то и дело сигнализировал ему о присутствии агентов охранки на собраниях рабочих. И не кто иной, как тот же Рутенберг недавно с помощью рабочих выдворил с собрания агитатора из социал-демократов. Поди разберись во всём этом. Гапону недостаёт настоящего политического мышления. Но хитрости, ловкости ему действительно не занимать. Он дорвался до заветного — почти каждый день видит благоговейно внимающую ему толпу. Его окружают люди, смотрящие на него религиозными глазами, клянутся ему в верности. Этого он не отдаст никому. Он снова обдумывает то, что услышал от Зубатова. Нет, нет, с ним каши не сварить. Но и опасно лишиться его поддержки. И всё-таки, решил Гапон, я занял единственно правильную позицию и буду её держаться.
Что же это за позиция?
15 июля 1904 года эсеровские террористы убили министра внутренних дел Плеве, которого Гапон считал своей крепкой поддержкой и имел для этого основания. Плеве, которого называли беспощадным кулаком царя, в борьбе со всякими антиправительственными тенденциями проявлял непреклонную решимость и открытую жестокость, а к деятельности Гапона среди петербургских рабочих относился одобрительно. Об этом рассказал однажды близкий к министру человек — будто бы Плеве, одобряя Гапона, высказался так: «Зубатовские организации рабочих от безрассудства охраняет полиция, а Гапоновскую — бог, а я в бога верю больше, чем в Зубатова».
Но Гапон словно чувствовал, что Плеве не вечен, и ещё при нём постарался сблизиться с петербургским градоначальником — сначала это был Клейгельс, а затем Фулон.
Фулон — ещё одна случайная фигура в петербургском ареопаге царских сановников. Вступая на этот пост, он под крёстное знамение поклялся сделать Петербург образцовой столицей, достойной России и трёхсотлетней династии. Именно эти слова Фулон услышал от царя, когда был у него по случаю своего назначения.
— Невозможно более терпеть, — с досадой и болью говорил монарх, — столица наша стала обиталищем всяческих врагов трона и порядка. Конечно, это забота в первую голову полиции, но не забывайте, что вы власть и над нею. В ваших руках жизненный порядок и покой города, такой порядок, какой всегда наблюдаешь в Москве. Не случайно мне нередко снится торжественный предвечерний благовест московских церквей. А здесь мы больше слышим фабричные гудки. Великий князь Сергей Александрович уверяет меня, что всё дело в том, что в его Москве духовенство стоит ближе к народу, чем в столице.
Эту мысль Фулон запомнит, и однажды она сыграет важную роль в его отношении к Гапону, так как генерал увидит в нём идеал священнослужителя, действующего в самой гуще народа.
Фулон был человеком попросту неумным, но назначение его на должность градоначальника было типичным для российских порядков — возникла вакансия, а у Фулона были полезные связи. Зубатов вспоминал: «Мой первый же деловой разговор с Фулоном поверг меня в недоумение, если не в отчаяние — в такое тяжелейшее для столицы время её хозяином становится такая бесформенная личность типа Манилова. Весь наш полуторачасовой разговор с его стороны состоял из общих фраз вроде: „Я вижу Петербург городом спокойной, размеренной жизни при достатке всех слоёв населения, которое должно испытывать гордость своим проживанием рядом с императором и желание сделать всё, чтобы его величество был уверен в его доброжелательстве“. Или: „Мы с вами должны быть тесно связаны как едиными заботами, так и едиными действиями…“ Я знаю только одно его конкретное дело — самостоятельное содействие Гапону, что сильно мешало нашим действиям в том же направлении».
А хитрость позиции Гапона как раз на этом и строилась. Стараясь уйти от контроля Зубатова и одновременно опасаясь потерять его поддержку, Гапон делает ставку на Фулона, рассчитывая и на его защиту при возникновении тревожных обстоятельств. Более того, он знал от самого Фулона, что департамент полиции у него в подчинении и он им недоволен…