— Это так хорошо, что вы пришли, — тихо проговорила она, пропуская Рутенберга в квартиру и помогая ему раздеться. — С ним опять что-то происходит, он сам не свой. Предохраните его от ошибок, он вас слушается…
Рутенберг про себя тревожно удивился — неужели он рассказывает ей о делах?
Она привела его в комнату, где Гапон сидел в кресле, закинув ноги на стол. Увидев Рутенберга, он свалил ноги со стола и встал.
— Так всегда сидят американцы и говорят, что от этого кровь лучше идёт к голове, — когда жена оставила их одних, заговорил тихо: — А я думал, ты не придёшь. По-моему, ты веришь мне всё меньше. Но раз уж пришёл, садись, в ногах правды нет, — Гапон показал ему на кресло рядом с собой. И, как только Рутенберг сел, резко повернулся к нему: — Ну, что ты решил?
Тот пожал плечами:
— По-моему, сейчас важно другое — что решил Рачковский? А моё решение тебе известно.
Гапон закинул лицо вверх и задумался, пощипывая бородку:
— Я говорил с ним, правда, только по телефону. — Он исподлобья глянул на Рутенберга. — Он, конечно, тебя ждёт. И я так его понял, что если бы ты хоть намекнул, какое дело у Иванова, он дал бы за это даже больше, чем ты хочешь. Они страшно трясутся за жизнь Дурново. Вашей боевой организации они боятся пуще смерти.
— Ну что ж, мы с ним это обсудим, — спокойно сказал Рутенберг. — Но сейчас меня тревожит одно — чтобы о нашей с ним встрече не узнал никто.
— За это я ручаюсь! — торжественно заявил Гапон. — Сам я, как ты понимаешь, могила, а полиция ещё никогда не выдавала своих помощников. Никогда. И даже с которыми у полиции не получилось, после спокойно жили и даже благоденствовали.
Рутенберг покачал головой:
— Но торгуется он зря. Я рискую жизнью. Если просочится хоть капля о нашей встрече, мне крышка. Да и ты конспиратор неважный.
— Как ты, Мартын, можешь говорить такое?
— Ну ладно. А насчёт того, дорого я им буду стоить или нет, скажу тебе так. За один мой обед с Рачковским при том, что я буду молчать, мои же товарищи пустят мне пулю в лоб… Кстати, а что получишь ты за то, что уговоришь меня?
Гапон посмотрел растерянно:
— Я тоже хорошо получу, особенно если Иванов связан с Дурново.
Рутенберг усмехнулся:
— Красиво получается: Иванов на виселицу, а ты за деньгами?
Гапон встрепенулся, хотел что-то сказать.
— Ладно. Я решил, — остановил его Рутенберг. — Договаривайся о встрече в ближайшие дни. Но пять тысяч — это не деньги.
— Мартын, он даст гораздо больше, ты ему только хоть чуть-чуть поясни, чем занят Иванов.
— Что значит твоё «чуть-чуть»? Это же выдача в их руки боевых товарищей!
— Почему обязательно выдача? Мы же можем их предупредить, и они скроются.
— А если их схватят? Всем виселица! А мне — пуля от своих.
— А ты при чём? Рачковский говорит, что он сделает так, что причиной неудачи будут ошибки самих товарищей.
— Да как ты не понимаешь, что всё равно им — виселица?!
— Но и у вас же бывают потери… — вяло возразил Гапон. — А ты, получив деньги, можешь уехать куда глаза глядят и жить там в достатке и покое.
Рутенберг едва удержался, чтобы не сказать Гапону, какая он сволочь.
Но тот продолжал идти напролом:
— Теперь только ваше свидание — и конец, — с наигранной лёгкостью заключил он.
— Когда можно ждать сигнала от Рачковского? — деловито осведомился Рутенберг.
— Да каждый день может пригласить.
— Ладно, посмотрим, — угрюмо проговорил Рутенберг, в эту минуту решая, что ждать приглашения бесконечно он не будет, а совесть приказывает ему сделать то, что он может сделать уже теперь, — покончить с Гапоном.
А тот точно подслушал его мысли, встрепенулся:
— Ты, Мартын, почему-то не хочешь понять, как опасно втёмную играть с этим Рачковским. — Не далее как три дня назад он вызвал меня на встречу. Как обычно, отдельный кабинет, роскошная еда — и сразу вопросик: «Где Рутенберг? Его уже два дня нет в городе». Я отвечаю: «Не знаю, у него свои дела, у меня свои»… И тогда он говорит: «У нас складывается впечатление, что вы оба преувеличиваете надёжность гарантии амнистии для вас. Вам обоим следовало бы знать, что амнистия не отменяет обвинения в совершенном преступлении, она только считает на данный момент необязательным наказание. Подчёркиваю, на данный момент». Вот и всё. И если, говорит, вы оба не докажете делом, что готовы помочь нам, мы можем в два счёта получить согласие министерства юстиции на исключение вас из списка подлежащих амнистии, учитывая тяжесть вашего преступления. Подумайте-ка об этом вместе с Рутенбергом. Вот так… — Гапон умолк и напряжённо смотрел на собеседника. — Что скажешь?