— Но как же всё-таки это наше дело будет развёртываться дальше? — спросил Рачковский.
— Мне кажется, лучше всего нам встретиться втроём и поговорить напрямую. Кстати, Мартын настойчиво просил меня передать вам, что Иванов приступает к делу.
Рачковский покачал головой:
— В вашем присутствии он на решающий разговор не пойдёт.
— А если так? — дёрнулся Гапон. — Мы придём вдвоём, а в нужный момент я вас оставлю с ним наедине.
— Я подумаю. Но сначала я жду от вас сообщения, что его колебания кончились.
Рачковский пригласил к себе полковника Герасимова, курировавшего в охранке работу по внешнему наблюдению. Он так сумел поставить эту службу, что охранка знала каждый шаг интересовавших её объектов. При Зубатове и Медникове культурный уровень филёров соответствовал в лучшем случае уровню церковноприходского училища. Герасимов же брал на службу людей, как он выражался, с собственной башкой на плечах. Это при нём в петербургской охранке появился филёр с кличкой «Гимназист», который владел французским и прославился тем, что одно своё донесение закончил стихами:
Герасимов ещё шёл к столу Рачковского и уже услышал его вопрос:
— Что происходит с боевиком Ивановым?
— Иванов? Одну минуточку… — Герасимов сел к столу и вынул свою знаменитую «поминальницу» — пухлую записную книжку в чёрной корочке. — Иванов ведёт себя довольно странно. Живёт по-прежнему в той же дорогой квартире на Литейном, содержит слугу и повариху, пользуется одним и тем же лихачем.
— Лихач не из обычных их наблюдателей?
— Нет. Скорей, он наш наблюдатель, — улыбнулся Герасимов. — Во всяком случае, его вчерашние маршруты с Ивановым — утром у меня на столе, но они, как правило, пустые. Посещает Донона почти всегда с дамами.
— Этих дам установили?
— А как же! В одном случае артисточка оперетки госпожа Леман, замечу, товарец не дешёвый, про Иванова говорит: «Кавалер скучный, но с деньгами не жмётся». Из очень состоятельной семьи. Она распространяет слух, будто выходит за Иванова замуж, кстати, для неё он не Иванов, а Шиманский.
— Ну хорошо, хорошо, — поморщился Рачковский. — А что же Иванов делает в столице ещё? Вы же знаете, что он за штучка.
— Ничего для нас существенного. Бывает на бегах, в прошлое воскресенье выиграл там двести рублей. Посещает театры. Ездит в Териоки кататься на лыжах.
— Встречи его там не прозевали?
— Не было встреч. Хотя по воскресеньям там тьма лыжников. Но он катается в одиночку, один раз с нашим «Гимназистом», но без всяких интересных с ним разговоров, кроме как о погоде.
— Странно, — заметил Рачковский. — У меня есть, правда, пока глухая информация, что он приступает к делу.
— Учту, — кивнул Герасимов. — А нет данных, на кого они теперь нацелились? По моим наблюдениям, Дурново они оставили в покое. Может, Трепов? Он недавно получил по почте угрожающее письмо за подписью «студенты-революционеры». Но что это за студенты, пока выяснить не удалось.
— Не прозевайте, полковник! Внимательно смотрите Иванова. Рутенберга смотрите?
— Он только что съездил в Гельсингфорс. Выяснить, что он там делал, вне наших возможностей.
— Мы это знаем. А что он делал по возвращении?
— Два раза его дом посетил Гапон.
— Иванов с ним не встречался?
— Зафиксирована одна встреча — быстрая, на ходу.
— Спасибо. Но Иванова смотрите неотрывно. Его контакты для нас необычайно важны.
Герасимов ушёл. Рачковский задумался над лежащими перед ним бумагами.
Здесь возникает вопрос: сообщал ли Азеф охранке о комбинации Гапон — Рутенберг против Рачковского?
Есть основания предполагать, что по каким-то своим соображениям он этого не сделал. Известно, например, что он ненавидел бывшего директора департамента полиции Лопухина, будто предчувствовал, что в недалёком будущем тот поможет разоблачить его как платного агента охранки. Не перешла ли эта инстинктивная ненависть Азефа и на Рачковского? Кроме того, у Азефа был конфликт с самим Рачковским, когда тот возглавлял заграничную агентуру охранки и был фактическим начальником Азефа, тоже находившегося за границей. Как свидетельствовал позже полковник Герасимов (уже после разоблачения Азефа), причиной конфликта была неуёмная жадность Азефа до денег, которую Рачковский будто бы пытался урезать.