Кровавой провокацией ознаменовали немцы и своё отступление из Краснодара. Отряд матёрых гитлеровцев, составленный из людей, владеющих русским языком и переодетых в красноармейскую форму, обходил дома краснодарских жителей, призывая молодёжь вооружиться и начать преследование отступающего врага.
— Берите оружие, идите бить немцев, помогите Красной Армии скорее освободить Краснодар, — призывали провокаторы, переодетые в красноармейскую форму.
Для чего это они делали? Для того, чтобы выявить среди населения советских патриотов и расправиться с ними.
Кое-кто поддался на эту удочку и с оружием вышел на улицу. И тогда на них набросились фашистские волки, сбросившие с себя красноармейскую одежду.
Подсудимый Пушкарёв рассказал на суде о провокационных поездках гитлеровцев в станицы. Снабжённые фальшивыми документами, немцы разъезжали по станицам под видом военнопленных красноармейцев, освобождённых из лагерей. С ними разъезжал и подлец Пушкарёв. Цель этих поездок — выявлять советских активистов и людей, сочувствующих партизанам. Таких людей провокаторы уничтожали.
В ЗАСТЕНКАХ ГЕСТАПО
Утром к зданию, в котором шло судебное заседание, подошёл седой старик Никита Иванович Бронник. Он стал просить часовых:
— Товарищи, пропустите меня в зал. Я хочу слышать приговор над убийцами моей жены и моей дочери.
Никита Иванович Бронник лежал больной, когда немцы поволокли в подвалы гестапо его дочку, молодую учительницу Веру.
— Отец! Я уйду с Красной Армией, — говорила она мне, когда немцы приближались к Краснодару. Не могу я жить при немцах, не могу служить им...
Вера ушла, но была схвачена гестаповцами. Её хотели склонить на предательство. Её пытали, над ней чудовищно издевались. Молодая учительница до конца осталась верной дочерью советского народа. Гестаповцы убили её. Жена Никиты Ивановича пошла, чтобы узнать о судьбе арестованной дочки. Пошла и не вернулась. И её бросили палачи в подвалы гестапо, и её растерзали насмерть. Осиротел Никита Иванович Бронник.
— Пройдите, отец... — сердечно сказал молодой часовой, пропуская старика в зал суда.
Много было здесь людей, близкие которых погибли от руки немецких оккупантов и их пособников.
В зале напряжённая тишина. Свидетели рассказывают о зверствах гитлеровских захватчиков.
Трудно, очень трудно было сдержать волнение, слушая показания свидетелей. Секундами казалось, что ты больше не выдержишь, что ты больше не в состоянии слушать. Трупы и трупики. Горы трупов. Задушенные. Расстрелянные. Повешенные. Изнасилованные. Сожжённые. Девушка, у которой рот превратился в сплошную кровавую рану. Девочка, которой немец Раббе со смехом ткнул горящую папиросу в глаза. Полуобгорелое тело красноармейца узбека, сожжённого заживо гитлеровцами. Синенькая майка ребёнка, выкопанного из ямы. Майку задели колхозницы серпом, потянули и вскрикнули — мёртвый мальчик. Стали копать и увидели — задушенные дети, 42 задушенных ребёнка. Застывшая голова семнадцатилетнего комсомольца-школьника Владимира Головатого. Юная голова, на которой кожа вздёрнута от лба к затылку вместе с волосами.
— Волосы у него были большие, пышные, — Тихо сказал свидетель-отец и вздрогнул. И вместе с ним вздрогнул весь зал.
— Вы не могли ошибиться? — спросил председатель суда. — Вы уверены, что это было тело вашего сына?
— Один он у меня, — всё мне в нём знакомо, — ответил Дионисий Антонович Головатый. Он плакал.
У всех нас, сидящих в зале, ещё была перед глазами сорванная гестаповцами кожа с чудесными густыми волосами советского юноши Володи, а уже перед судебным столом стоял следующий свидетель. Это был рабочий Коломийцев. Глухим от волнения голосом рассказывал он, как искал среди сотен, среди тысяч трупов мирных Краснодарских жителей свою жену Раису. Он нашёл её.
— Лицо её было изуродовано... один глаз придавлен... на теле полосы... тёмные такие.
Рабочий Коломийцез провёл рукой по виску. Пальцы дрожали. Потом он медленно повернул голову к скамье подсудимых, и глаза его встретились с глазами гитлеровских ублюдков.
Они побледнели и притихли. Они поджали хвосты, эти подлые твари. Им стало не по себе. Они почувствовали гнев народный и надвигающийся час сурового возмездия. Тищенко втянул голову в плечи. Пушкарёв спрятался за его спиной. Тяжело задышал кулак Ластовина. Нервно зевнул Котомцев. Зацарапал желтоватым ногтем перила перегородки Речкалов...
А свидетели всё говорили... Одни плакали, вспоминай пережитые издевательства, другие сжимали кулаки и требовали расплаты.