Облака были всюду: ниже нас, и вокруг, и над нами. Наш быстрый шаг вниз по крутой тропинке, почти бегом, был похож на бегство от этих облаков. Не останавливаясь, достигли долины Теберды. Усталости не чувствовал. Тихонов тоже. Каверин скулил. Возвратились, когда было уже совсем темно.
4.07.1928
Совершили путешествие к ледниковым горам Азгека. Подъем и спуск - по 16 верст. Ходили вчетвером. Крутая колесная дорога в лесу, верст 5 - 6, дальше - альпийские луга в широкой долине. С трех сторон снега. Пока шли вдоль реки Мухи, видели за собой горы Джемагата, а далеко внизу - реку Теберду. Впереди - луга и перевал. Справа - горы, ровные, скалистые, слева вся в лесах гора Хатинара. У впадения реки Азгека в Муху спустились, перешли мост с воротами от коров и стали взбираться вдоль реки Азгек. Снеговые, скалистые горы впереди - наша цель. Скоро леса пропадают совсем. Мелкий кустарник. Много ручьев, вытекающих из снегов. Горы изборождены следами потоков и лавин. Наконец мы у последнего коша. Все время иду далеко впереди всех. Перед нами скалы, хаос камней и снег. За ними далеко вверху должны быть озера. Лезем. Я не останавливаюсь. Первый снег, пенный, розовый. Влажная земля. Незабудки и альпийские цветы. Последнее карабканье по отвесной круче над потоком, бегущим в снежном туннеле. И озеро - ослепительно голубое, невиданной чистоты, прозрачности и спокойствия. Озеро - в воронке снежных скал. В озере плавают льды, белые наверху и совершенно голубые под водой. Пью. Вода ледяная. Если бросить камень, вода вспыхивает голубым пламенем. Подтаявший на поверхности лед разбивается, звеня, как стекло. Справа из озера вытекает поток, за ним - пропасть.
Забрался еще выше, глядел на озеро сверху, все такой же прозрачности у берегов - голубое, оно посредине - черное. Усталости как не бывало. Впечатление другого, первозданного мира, ничем, никогда не оскверненного. Словно людей на земле еще нет. Словно я в гостях у бога, и облака надо мной - большие цветы рая.
5.07.1928
Погода превосходная. Тихонов и Каверин грелись на солнце, сидя на большом камне, выступающем из реки. Окончив писать, полез к ним, но едва выпрямился, как ветром снесло в реку мою шляпу-осетинку. Тогда я скинул с себя одежду и прыгнул в воду, прыгнул, как прыгаю всегда - "ласточкой". Что-то ударило меня по ноге, я не обратил внимания, доплыл до шляпы и вышел с ней на берег. Резкая боль в ноге. Глубокая рана. Все поздравляли меня с "победой", но замолчали, увидев кровь. Носовым платком туго перетянул ногу. Тихонов сел со мной, и я предложил ему сюжет для рассказа "Путь шляпы". Придумывали разные сюжеты и разбирали их. Одноножкой допрыгал до раскладушки. Рана пришлась как раз между двух вен, не задев их, и должна зажить скоро.
ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ
11.07.1928
... Мы выходим в Сухум на рассвете. Компания наша увеличилась. Кроме меня, Тихонова с женой, Лопыревой с проводником, Каверина прибавился родственник Тихонова. Нас сейчас семь человек, но в Сухуме, вероятно уже разъедемся в разные стороны.
22.07.1928
... Дни бегут со страшной быстротой. Дорогу от Теберды до Сухума мы прошли за 5 дней, сделав 160 верст. Шли весело. Путешествие было прекрасным, только стоило очень дорого. Оказывается, дорога почти всюду разрушена и нужен опытный проводник, хорошо знающий горные тропы. Вьюк был на ослах, потом на лошадях.
Пишу это письмо на берегу перед отправлением шхуны. Каверин скис и в конце пути ехал верхом шагом. В последний день скисла и жена Тихонова ехала на линейке. Я, Тихонов и еще двое (компания разрослась до десяти человек) шли пешком до самого Сухума. Мы буквально "завоевали" море и первое купание приняли, как заслуженную награду. В Сухуме нет хлеба. Выдают его по одному фунту жителям, и приезжие только к обеду в столовых получают его. Едят здесь кукурузные чуреки.
К Сухуму я остался без копейки и задолжал Тихонову и Каверину. Все путешествие стоило неимоверно дорого, во-первых, вообще из-за дороговизны, во-вторых, потому что проводники и вьюки в общей сложности обошлись мне больше чем в сорок рублей, и, в-третьих, потому что Тихоновы и Каверин привыкли жить в культурных условиях, а я вынужден был жить с ними (все расходы делились на равные доли).
Из Сухума Тихоновы, Каверин и барышня уехали в Новый Афон, оттуда в Хосту, а я решил с ними не ехать, опасаясь новых расходов не по средствам. Я остался в Сухуме и на следующий день после их отъезда, 21 июля, "вступил" на борт мингрельской парусной шхуны "Астрапи", куда меня чернорабочим устроил капитан порта. Три дня я провел в море, ходили за грузом дров на юг.
24-го на рассвете "Астрапи" вернулась в Сухум, и тот же день на шхуне "Сергей Преображенский" я отправился в Батум, куда прибыл вчера утром. Пока шхуна стояла в порту, был на Зеленом Мысе. К вечеру вернулся, ночевал на шхуне и сегодня на той же шхуне ухожу в Сухум, и дальше - в Пицунду и Гагры. В Гаграх распрощаюсь со шхуной, доберусь до Хосты и если Тихоновы еще там, то задержусь на несколько дней. Из Хосты буду пробираться дальше на Север. Вероятно, буду в Новороссийске. Мое желание - добраться до Одессы. Если оно осуществится, то, вероятно, буду в Херсоне, в Феодосии, в Ялте, в Севастополе. Думаю все время путешествовать морем - частью на шхунах, частью на пароходах, везде наниматься рабочим, матросом, грузчиком. Шхуны парусно-моторные, по ходовым своим качествам ничем не отличаются от пароходов, потому что мотор обеспечивает их от штиля и от бурной погоды...
Перевалив Главный Кавказский хребет, Лукницкий отделился от спутников и в море. Нанимался на шхуны, и не было порта, какого он не посетил бы. Его пленили и Новороссийск, и Керчь; он забирался во всякие морские уголки - в Скадовск и Джарылгач, Херсон и Поти; он объездил все без исключения населенные пункты побережья от Батуми до Одессы. Попадал в жестокие штормы, горел на траверзе Ялты, в совершенстве изучил лоцию Черного моря, знал все створные огни маяки и множество историй, удивительных и интересных... Сочинял стихи, печатал их там же, в газетах "Красный черноморец" и "Норд-ост". В то же время шли его публикации и в центральных журналах. В его поэтическом сборнике "Переход" - поэма "Каботаж", "Сказ о банде Сапожкова", "Баллада о топоре", стихи о Даниле Горелове; в московском издательстве "Зиф" - роман "Мойра".
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
31.07.1928, Туапсе
...Из Батума вышел на парусном моторном судне "Сергей Преображенский" в Сухум. Там работал на разгрузке, затем отправился в Гагры, с заходом в Пицунду - чудесное место с сосновым лесом. В Гагры пришел вечером и, выйдя на берег, увидел Тихоновых и ту девушку, которая шла вместе с нами по Военно-Сухумской дороге. Встреча была неожиданной и тем более приятной. Весь вечер пробыли вместе. Ночевать отправился к Тихоновым.
ИЗ ПИСЬМА РОЖДЕСТВЕНСКОГО
23.07.1928
Дорогой Павлик, геленджикский краб, я тебе завидую! Ты каждый день идешь и плывешь, куда тебе вздумается. А я увяз на неопределенное время в болоте. Да, только так и можно назвать этот проклятый Майкоп, город, у которого душа спрятана в самый обыкновенный мучной мешок!
Хочется мне на север, в Петербург, в свою комнату у Царскосельского вокзала. Пора мне писать. Стихи по осени считают, а я не писал еще ни строчки.
Спасибо за кавказский привет. Теберда у меня на очереди.
Грустно, что это лето не проводим вместе.
Будь я императором, я прибавил бы особым рескриптом к твоей фамилии "Павел Верный".
Крепко тебя обнимаю - верный спутник, пылкий друг пространства, поэт разграфленных таблиц и неисправимый энтузиаст.
Вс. Рождественский
... И как красавица, шнуровкой
Стянувшая тугой корсаж,
Она матросской дрессировкой
Повиновала такелаж
.........................................
Порты и пристани сбегались
И в белый камень одевались,
Когда она кидала зов
И черной розою ветров
Ум капитана украшала,