Пусть книга Лукницкого воодушевит сердца нашей молодежи на дальнейшее исследование природы для овладения ею.
...Хоть я и помню: людей и вестей
Хотелось так иногда,
Что боль излучалась от мертвых камней,
Что скрежетала в падучей вода,
Что кости из тела ломились на ветер,
Который людей через месяцы встретит...
В 1934 году в составе продолжавшихся экспедиций Лукницкий совершил новое путешествие с Горбуновым и Щербаковым, на этот раз по северным районам республики (Искандеркуль, Сох, Исфара, Карамазарский район), а перед тем был консультантом при съемках "Ленфильмом" на Зеравшане, Фандарье и в районе Искандеркуля кинокартины "Лунный камень".
Экспедиции на Памир сыграли огромную, решающую роль в зарождении и развитии всей науки в Таджикистане.
До 1930 года в республике не было научных учреждений, кроме Тропического института. Экспедиция положила начало воспитанию кадров научных работников местных национальностей и заложила основы научных учреждений в Таджикистане. Наука в "седьмой союзной" стала быстро развиваться. В 1932 году силами ТПЭ в Душанбе была создана база Академии наук СССР; восемь академиков участвовали в ее открытии. В 1941 году уже был создан ТФАН Таджикский филиал Академии наук СССР. ТФАН, который возглавлял академик Е. П. Павловский, был преобразован в Академию наук в 1954 году. Президентом академии стал классик таджикской литературы Садриддин Айни. К этому времени в республике существовали десятки научных учреждений, институтов, научная жизнь кипела, энергично работали сотни научных работников-таджиков и десятки крупных ученых, которые были избраны академиками и членами-корреспондентами Академии наук Таджикской ССР. Сейчас почти все научные учреждения Таджикской ССР возглавляют ученые таджикской национальности.
На "точках" месторождений, которые были открыты сотрудниками ТКЭ, выросли комбинаты, заводы, фабрики, города. Поднялись и ГЭС, самая крупная гидроэлектростанция семидесятых годов в Средней Азии - Нурекская, в восьмидесятых - Рогунская.
В 1933 году, когда Павел Николаевич шел по горам, обрамлявшим долину Явана, он узнал, что там намечается проект орошения долины Вахша. К этому времени относятся записи в его дневнике:
"Не понимаю, как можно пронзить их туннелем... Туннель через толщу поднятых на полтора километра над долиной горных хребтов представляется мне немыслимым..."
"Вокруг земля от любого зноя в камень спекается, от жажды, как перезрелая тыква, лопается, люди кровавым потом поливают жалкие посевы, А он бежит, как верблюд, боится хоть каплю воды уронить, скалами от людей отгородился..."
"...Узкое ущелье, сдавливающее ярящуюся, дикую, недоступную в глубине пропасти реку. Надо во что бы то ни стало переправиться через нее с конем. И есть только один мостик, тоненький, ветхий и качающийся так, что кажется, он состоит из двух спичек, положенных поперек ядовитой змеи. Скалы обступают его, похожие на мертвый фантастический город. Там, где скалы чуть отступили, на узкой полоске берега, - несколько жалких глиняных лачуг. Это кишлак Норак, что в переводе значит - огонек".
Переправившись по этим двум "спичкам", Павел Николаевич уже в который раз, как и Ферсман, произнесет: "Ведь здесь когда-нибудь будет живой, настоящий город!"
В 1967 году Павел Николаевич приехал на строительство самой высокой плотины в мире. Гидростанция в 2,7 млн киловатт. Водохранилище в 10,5 млрд куб.метров. Оно оросило более млн гектаров земли. Приехал в сказочно красивый город Нурек, поселился в упрятанной в листве тополей гостинице, ходил по пронизавшим монолитные скалы туннелям, плавал на катерах по Нурекскому морю.
Приехав еще раз туда в 1972 году, он опубликовал в газете "Правда" очерк "Сотворение мира" о людях сорока семи национальностей, работавших тогда на стройке, об их жизни, энергии, дружбе - словом, о сотворении ими нового мира. Опубликовал его ровно через сорок лет после появления в той же "Правде" "своего "Памира".
В 1952 году, уже известный далеко за пределами СССР своей "таджикско-памирской темой", писатель повторил многие свои маршруты тридцатых годов по западному, юго-западному и южному Памиру. Там, где в оврингах срывались и погибали лошади, люди теперь ездили в комфортабельных автомобилях.
Нашел он в горах своих старых друзей. Был почетным гостем у плотника Марода-Али Сафаева - героя его повестей "Дивана" и "Безумец Марод-Али". Состоялось много интересных встреч. Был Лукницкий и на Бартанге, был в Ишкашиме, Горане, Вахане, был на реке, верховья которой когда-то в самом начале исследований наносил на карту. Купался в синих озерах, образованных горячими источниками той самой Гармчашмы. Теперь, кстати, там создан прекрасный санаторий с целебными, чудодейственными водами.
Пробирался он и по каналам, проложенным в скалах над Хорогом, Калй-Вамаром, обеспечивающим воду высокогорным кишлакам.
В том же году объездил горы Кухистана, посетил Искандеркуль, Зеравшан и Фандарью, где некогда пробирался на ишаках. Теперь вдоль реки вьется асфальтированное шоссе, по которому идут автомашины в четыре ряда.
ИЗ ПИСЬМА к В. К. ЛУКНИЦКОЙ
1952 г,Хорог
Тебе даже трудно понять, как может человек так увлечься какой-нибудь одной областью, что относится к ней не как к географическому понятию, а как - ну что ли - к родному существу!
Памир для меня - моя молодость, мой творческий путь, мое собственное лицо. Здесь, в труднейших в ту пору странствиях, учился я мужеству, выдержке, воле, всему, что так помогало мне жить впоследствии. Перед этой поездкой сюда я много думал: как я буду воспринимать Памир теперь, через 20 лет, когда сам я уже пожилой человек, когда отношусь ко всему без романтической восторженности, трезво, спокойно, перевидав за свою жизнь множество городов, стран, переполнивших меня массою впечатлений, насытившись, кажется, всяческими странствиями? Как? Может быть, теперь и эта страна, страна моей "Земли молодости", моей "Ниссо" покажется мне скучной и неинтересной?..
И вот я счастлив, что вся прелесть прежних впечатлений вновь нахлынула, вновь пленяет меня! Как мальчик, радуюсь я всему, что вижу вокруг...
Много было лишений, трудностей и даже опасностей, не говоря уже о том, что для моего возраста и сердца памирские высоты были очень трудны моментами... А ведь мне пришлось ездить самыми отчаянными способами: и на разбитых грузовиках по дорогам, на которых кузов машины нависает над полукилометровыми пропастями, а повороты закрыты скалистыми отвесами, и разъехаться невозможно, и дороги эти загромождены камнями, или сносятся осыпями и обвалами, или бомбардируются камнепадами... Малейшая неточность в управлении, лопнувшая на ходу шина, вылетевшая из-за поворота встречная машина, зацепившийся за скалу борт, слабый тормоз, не вовремя переключенная передача - катастрофа неизбежна!.. Есть участки, где нужно обладать очень крепкими нервами, чтоб не соскочить с машины (если есть, куда соскакивать) и не пойти пешком. И все-таки сотни машин - идут, идут, потому что в те короткие полтора-два месяца, что дороги эти открыты нужно обеспечить весь Памир продовольствием, товарами, топливом, фуражом... Но я всегда был доволен своей судьбой, жаден ко всему, что видел, что узнавал, опьянен впечатлениями, и мне всегда не хватало времени, чтоб все подметить, все записать. Лазил много и пешком...
Я счастлив, что побывал на Памире, что, как с добрым другом, распрощался по-хорошему с ним, ибо, конечно, это мое последнее путешествие на Памир, я это знал, отправляясь туда, это и теперь знаю, больше побывать мне на нем никогда не придется, потому что никто не вставит в мою грудь новое сердце. Но я спокоен - я выполнил свой долг перед Памиром, как выполняют его перед дедом, которого не увидишь больше никогда, попрощавшись с ним...
Пожалуй, однако, дед не Памир, а я - потому что Памир молод, молоды его люди, это самое главное; самое ценное, что переменилось в нем за 20 лет моей разлуки с Памиром, - люди стали иными, совсем иными, они переросли свои горы, им тесно в этих горах, они учатся так, как, пожалуй, нигде больше люди не учатся - с такой жадностью. Потому что только в этом - их выход из диких гор, которых не раздвинешь плечом, которых не одолеть человеку, каких бы дорог ни настроил он в них.