И каждый поворот пути, каждая новая прожитая минута дарили ему разнообразные вариации одного и того же чувства - чувства опьянения от проникновения в тайны мира. Позже, когда от туристских прогулок и плаваний, от альпинистских походов он перейдет к научным исследованиям и путешествиям, увлечется нехожеными путями, его, как первопроходца, будут пленять сочетания слов "впервые вступил", "впервые проник", "впервые исследовал". Он будет гордиться каждым открытым ледником и пиком, которые еще никем не видены и никак не названы; будет удивляться людям, которых он также будет открывать и постигать. И позже опишет все это в книгах. И никогда у него не будет необходимости . мечтать бесплодно...
Переезды с одного места на другое, вынужденные путешествия последних двух поколений военных инженеров, а также разъезды матери с детьми выработали потребность в эпистолярном стиле общения. Эта потребность стала традицией. Письма подшивались и тщательно хранились. В семейном архиве есть письма и прошлого и даже позапрошлого веков, много описаний различных путешествий.
Тринадцатилетний Павлик следовал примеру предков.
ИЗ ПИСЬМА ОТЦУ
17.07.1916
...Вчера, возвращаясь с купанья, я увидел в нашем саду автомобиль. Я удивился: откуда и чей он. Мама мне ответила, что приехали дядя Костя и Софья Николаевна. Оба они в это время купались. Я пошел за ними, чтобы показать им дорогу на нашу дачу.
В 4 часа дня мы поехали кататься, причем правила всю дорогу мама. Ездили мы в Алупку. На обратном пути около Сар вдруг раздался страшный треск, и автомобиль сразу застопорил... Рулевая тяга соскочила с правого переднего колеса.
Ехали мы тихим ходом, так что ничего не случилось. Мама и Софья Николаевна поехали домой на извозчике, дядя Костя - за мастером, а я остался в автомобиле - сторожить его. Автомобиль застрял посереди дороги. Парный экипаж свободно проезжал мимо, тройка с трудом. Вдруг появилась четверка. 3 лошади с экипажем проехали, а четвертая, порвав постромки, сорвалась в обрыв. К счастью, обрыв был неглубокий - футов 5 - 6, так что с лошадью ничего не случилось. Кучер, конечно, принялся ругать на чем свет стоит автомобиль, дорогу и т. д. Кончил тем, что помянул "доброе старое время, когда не было таких дурацких машин". Через 15 - 20 минут показалась телега с пианино. Извозчик ругался, но в конце концов попросил меня как-нибудь сдвинуть автомобиль в сторону. Я ему ответил, пусть он сам попробует это сделать. Он взялся за передние рессоры, сказав: "Что ж тут трудного-то?", принатужился... и ни с места. Наконец, я ему посоветовал попытаться проехать шагом, он попробовал... и пианино прошло. Много было таких происшествий, но все их рассказать не хватит места
Детали, детали, детали...Без них не бывает летописцев. А добросовестность этого юного уже бросается в глаза.
Но какой же летописец мог пройти равнодушно мимо становившейся тогда популярной фотографии?
Четырнадцатилетнему сыну отец подарил детский фотоаппарат "Кодак", и будущий писатель сделал им первые кадры. Это были картины революции и голода в Петрограде.
Ровесник века
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
5-8.11.1967, Ленинград
Помню, как здесь ходила конка ; как смотрел я из окна 6 этажа дома на углу Песочной (ныне проф. Попова) и Каменноостровского (ныне Кировского) проспекта на полеты первых русских аэропланов, поднимавшихся с Коломяжского аэродрома.
Помню, как 28/II 1917 года, на второй день революции, народ сжигал на костре бумаги полицейского участка, находившегося на Песочной. Мне было тогда от роду 14 лет, мальчишкой я бегал по улицам, фотографируя детским "кодаком" волновавшие всех события. Думал ли я тогда о том, что через 50 лет они окажутся исторической реликвией? Наверное, что-то чувствовал, потому что снимал жадно, записывая даты, нумеруя снимки...
...Петроградская сторона! Дежурства домкомбедов! Контора (сейчас ее назвали бы конторой Союза Печати!) на улице Скороходова, куда привозили газеты и откуда ватага мальчишек-газетчиков, набрав по 200-300 экземпляров (кто сколько успевал), разбегались по улицам, продавая их... Названия газет менялись изо дня в день. "Речь" превращалась в "Молву", "Молва" - в "Эхо"... "Кузькина мать", которым, помнится, было заменено название рабочей газеты "Копейка". Уж больно хлестко!.. Продавали, еще не разбираясь в расстановке политических сил... За это контора платила гроши, но... заработок!
Я работал и грузчиком на Невке - разгружались баржи с дровами!
Петроградская сторона!
Между прочим, отсюда, со двора этого дома, подав заявление о желании идти добровольно, я уходил на фронт 24/VI 1941 года - здесь находился мой призывной участок. И сюда, в Дом Свирьстроя, проектированный моим отцом, я возвращался в перерывах между боями во все 900 дней блокады.
Так, в феврале 1917-го, мотаясь по улицам родного города, наблюдая его напряженную жизнь, еще не зная и, конечно, не понимая того, что происходит в мире, а только волнуясь, предощущая что-то грандиозное, он, еще почти ребенок, принимает первое в жизни самостоятельное решение - оставить гимназию.
Надо отдать должное отцу - он понял сына, не помешал и даже напутствовал вполне сердечно: "Николашку сбросили, теперь Россией будет править народ. Трудись ему на славу, Павлушок, добросовестно".
Павел Николаевич рассказывал, как 3 (16) апреля 1917 года вечером он понес ненужные ему уже учебники дружку своему Васе Шульге, тоже гимназисту Пажеского корпуса, но, не застав того, долго ждал и, так не дождавшись, пошел домой. И тут он увидел толпы людей и на балконе дворца Кшесинской - В. И. Ленина. Он об этом вспоминал часто, как об одном из главных событий, произошедших на Петроградской стороне в то время. И сочинил стихи.
В ТОТ ДЕНЬ
ПЕРЕД ДВОРЦОМ КШЕСИНСКОЙ
Я шел по Каменноостровскому,
И, миновав извозный двор,
Глядел на памятник матросскому
Геройству, где - царю в укор,
Открыв кингстоны морю бьющему,
Приняв на грудь воды гранит,
Матрос бессмертье "Стерегущему"
В час смерти собственной дарит.
А по проспекту - не гранитные,
А во крови и во плоти
Балтийцы шли, ломтями ситными
Делясь с мальчишками в пути.
Мастеровые с гимназистами
Вливались в строгие ряды,
И несколько старушек истово
Крестились: "Не было б беды!"
Навстречу им - от моста Троицого,
От цирка, с берега реки
Другие шли...
"Пора построиться,
Раздался голос, - старики!
Держи порядок! Все по-чинному,
Мальцов и девок не сдави!.."
...Тех толп с историей причинную
Связь я тогда не уловил.
Тут над перилами балконьими
Усталый человек возник,
И жестом ласковым - ладонями
Весь гул народный снял он вмиг.
Заговорил, весь мир расковывая,
Чуть-чуть картавым языком,
О том, что н е и з б е ж н о новое
Для всех, кто стал большевиком!..
...Минуту-две и я, как прочие,
Молчал (хотел мечту сберечь!).
Пред моряками и рабочими
Тот человек закончил речь.
С учебником тригонометрии
Под мышкой, сдавленный толпой,
Проникся я в тиши безветрия
Предвестьем бури мировой,
И так качнулось мироздание,
С планеты сбрасывая тьму,
Что вдруг, сквозь все мое незнание,
Я сердцем вверился е м у.
" Кто он ? " Матрос ответил вспененно :
" Малец, ты что ? С луны упал ?
То наш Ильич!.. "
Так имя Ленина
Впервые в жизни я узнал !..
Паренек пошел на Охтинский завод, нанялся рабочим по разгрузке пороха, проработал несколько месяцев. А тут - началась гражданская война. Вся страна превратилась в военный лагерь. Был создан высший государственный орган власти - Совет рабочей и крестьянской обороны. Он руководил всем : ресурсами, промышленностью, транспортом.
И тогда, прибавив себе два года (благо, в круговороте событий это было нетрудно), Лукницкий отправился рабочим на строительство железнодорожного моста через реку Волхов. Потому он всегда считался ровесником века, хотя на самом деле родился 29 сентября, по новому стилю - 12 октября 1902 года.