— Сумку отдай, Витька! — гневно прикрикнула Наташа. — Вода там, деньги, пеленки сухие — все! Без рук оставишь, если автобус подойдет!
— Да вот она, никуда не делась твоя сумка, — ответил брат, подходя. Ну, ясное дело — выпил! И губы у него стали влажные, и в глазах — блеск. — Конфетку хочешь? Нет? Ну, смотри, тебе видней, ты — женщина городская. А то возьми — шоколадная! Ну, надулась как мышь на крупу… То сама к Тоньке гонишь, а то… Ты потом зайди к ней, Федь, там осталось…
Еще некоторое время томились молча. А когда пышущий жаром автобус подкатил, все почувствовали заметное облегчение. Будто гора с плеч. Наташа снова вспомнила про долгие проводы — лишние слезы. К счастью, в автобусе имелись еще свободные, незанятые места. В воскресенье вечером о них и мечтать не следовало. Наташа обрадованно плюхнулась на нагретое солнышком сиденье и, помахав Халабрую на прощанье рукой, заглянула под кружевца. Сухой Андрейка слал — умный мальчик, хороший; личико его было страдальчески сморщено. Наташа вздохнула.
— Сверкуновским привет! — нежданно-негаданно рявкнул шофер автобуса в хриплый микрофончик, и ситцевая занавеска, отделявшая его спину от пассажиров, заколыхалась.
Миновали Старые Выселки, где у дяди Феди Халабруя был свой дом, сданный на все лето чете тихих городских пенсионеров, и где когда-то жил Митя Бабушкин, Наташина симпатия, давний Тонькин обидчик. Где-то он теперь? Сколько звездочек на его погонах?.. Мелькнули слепые, заколоченные досками окна. Дом без хозяев. Грустнее, чем кладбище. Какая-то старуха — лица не видно, — медленно перебирая темными, похожими на рачьи клешни руками, опускала послушный журавль колодца. Он поскрипывал, как сто, а может, и тысячу лет назад.
— А, Санек, ты? Здорово! — тем временем громко, на весь автобус, гаркнул Витька.
Пассажиры вздрогнули: ну и глотка! Вот уж кому микрофон был бы совершенно ни к чему. А он сразу загордился — братец старший, грудь колесом. Оглядел всех едущих с глупым превосходством. Словом, как в песне: «Шофер автобуса — мой лучший друг!» Наташа застыдилась, поморщилась, прошипела:
— Тише, разбудишь!
Повернули на шоссе, разделенное свежим белым пунктиром пополам. Низкое еще солнце светило теперь прямо в лоб автобуса. Шофер протянул руку за дымчатыми очками, тряхнул ими, чтобы расправить дужки, надел. К Наташе и Витьке приблизилась кондукторша — губы накрашенные, сумка на животе.
— Сам, Наташк, заплачу, — отстранил сестру Витька и вместе с мелочью и потертыми бумажками неизвестного назначения вытащил из кармана женскую брошку-звездочку, похожую на старинный орден. Увидел ее у себя на ладони, хмыкнул и поскреб в затылке. — Счас я… секундочку терпенья…
Кондукторша ждала, губы сердечком.
— Катя!.. — окликнул ее водитель в микрофон и, когда кондукторша неохотно подошла на зов, что-то сказал ей, почти на ухо, уже без микрофона.
Она было заупрямилась:
— Да, Шурик, а если контролеры войдут?
— Не суетись, Кать! Под мою ответственность! — последовал ненужно громкий ответ, из которого Наташа поняла, что они поедут без билетов.
— Тонькина, — смущенно пояснил Витька, вертя поблескивающую брошку-звездочку в толстых пальцах. — Колючая, а карманов-то у нее, понимаешь, не было… Дела! Подумает еще, что потеряла, переживать будет! Дорогая она — нет? Не знаешь? — и бережно спрятал брошку под жаркий пиджак, сунул ее в нагрудный карман своей ковбойки.
— Сверкуновский! — позвал шофер в микрофон. — Слышь? Иди — расскажешь, что почем!
— Ага! Иду. Насчет картошки дров поджарить!..
Витька поднялся и вперевалочку, хватаясь за блестящие ручки на спинках сидений, потому что автобус снова поворачивал и сохранить равновесие было трудно, двинулся вперед. Его место тотчас заняли — какой-то дяденька, спасаясь от солнца, которое стало бить в стекла автобуса с другой стороны, пересел туда, где тень. Наташа постеснялась сказать ему, что место занято. Да он и сам видел! Ее внимание привлекла надпись на обочине: «Берегите лес!» Буквы ростом в аршин были сколочены из березовых стволов толщиной в Наташину руку у запястья, и ее всегда занимал, даже мучил один вопрос: валежник ли пошел на эту надпись или лесники, ревнители борьбы за охрану природы, нарубили березки специально для наглядной агитации? Последнее — увы, увы! — казалось ей более вероятным. А Витька до самой автостанции не закрывал рта — болтал о чем-то со знакомым шофером, скалил зубы.
10
У автостанции, рядом с разномастными автобусами, стоял и грузовик с кузовом, набитым мешками, — тот самый, за которым, пыля босыми ногами, гнались мальчишки в Сверкунове, один — удачливый, другой — не очень. Кабина грузовика была пуста, дверцы распахнуты. У заднего борта топтался… Серега-айнцвай.