Юрий Павлович нагнул голову в белой шапочке к плечу, будто зная, о чем спросил Косырев.
— Откровенно, в чем моя ошибка? В сложившемся?
Морщина на лбу Юрия Павловича особенно углубилась.
— Обсуждаем грубо приближенно? — ответил он вопросом. — Если так, я размышлял. Многим стало казаться: лучше один, чем лебедь и щука. Самое пагубное. Пусть даже он. Н-но...
Косырев опустил глаза. Неприятно, а слушай. Слушай.
— Я, Анатолий Калинникович, вообще считаю, что мы столкнулись с принципиальным тормозящим конфликтом, который нельзя недооценивать. Прямо не знаю, как его обозначить, этот конфликт.
Юрий Павлович вздохнул, задумался.
— Что-то от лианы, которая, обласкав, задушит. Разобрались не все, и надо поворачивать мнение. Надо, Анатолий Калинникович. И помягче бы с людьми-то...
— Пепел уже на голове. Признаю. Мы вправе и дальше сдвигать обязанности на низшие звенья, установить твердую подиерархию отделов и групп. Тогда труднее вторгнуться инородному капризу.
— Да-да. При единстве решений.
— И при единстве задач коллектива.
Юрий Павлович насторожился. Косырев подпер лоб рукой и осторожно спросил:
— Ведь в основном, в научном смысле, мы единомышленники?
Юрий Павлович помедлил. Но Косырев, глядя из-под бровей, тоже молчал.
— Пон-нимаете,— протянул Юрий Павлович, — если вы о наших разговорах... Интересно. Но очень отдаленно, все догадки. Не умеем описывать аффективный сдвиг: не укладываемся в матрицу рациональных зависимостей. Я, по крайней мере, не вижу ближайших путей практической отдачи.
Склонен, склонен Юрий Павлович к ученостям. И осторожен не меньше Нетупского, хотя совсем в ином роде. Ему бы примерить не семь, а тысячу раз — не отходя от операционного стола.
— Вам подавай духовный язык физиологии мозга? — прищурился Косырев. — Хорошо.
Он долго молчал, интригуя. Переложил бумаги. Потом тихо и очень серьезно сказал:
— Юрий Павлович, я об очень конкретном. Полушария мозга принципиально различны, духовные роли их различны. Теперь я полностью в этом убежден.
— Как? — Юрий Павлович даже привстал. — Но ведь...
Косырев заранее знал все возражения.
— Вы сами, — напомнил он, — сами постоянно говорили: нужна перестройка всех представлений о деятельности мозга.
— Я-аа... не вполне о том.
— Понимаю. Сам трушу, поверьте. Жутковато. Но без этого нич-чего не выходит.
Сказал. Глаза Юрия Павловича смотрели недвижимо, и Косырев понял смысл взгляда. Предстоит ломка отношении в коллективе, новая их наладка, а тут еще и ломка всей научной работы. Не многовато ли? Юрий Павлович был решительно не готов.
— Но вспомните, вспомните. Я был на ложном пути, а именно ваша мысль дала поворот.
Юрий Павлович поднял бровь.
— Ну, как же! Художественный образ — от простого сравнения до всего художественного произведения, на любом уровне — целостен. И если переживание подобно образу, то никакой его клеточки нет.
Косырев пристукнул ладонями по столу.
— Нет. Она плод голой абстракции, она фиктивна. Она — тормоз для нашей мысли. Тогда отбросим ее!
В улыбке Юрия Павловича открылись ровные белые зубы, ему понравилось отречение шефа. Выходит, был несогласен и раньше, но осторожничал со своим мнением.
— Это верно, — сказал Юрий Павлович. — Но причем здесь два полушария?
— Погодите. Мне бы хотелось, чтобы вы еще раз подробнее развили свою идею.
Юрий Павлович покойно сложил натруженные руки, глаза загорелись тихим, по характеру, огнем. Косырев ждал, любя этого человека: делись, не прячься, друг.
— У меня лишь слабенькая догадка. Насчет художественного образа, каюсь, навел Фрейд. У него поручается, что творчество писателя целиком обязано сексуальным и агрессивным импульсам, всем инстинктам апокалиптического зверя. При этом подсознательное и все переживания по существу отрываются от физиологии. Нужно ли напоминать...
— А ваш, ваш взгляд?
— Боюсь дилетантской профанации. Но факт ведь, что художество выражает свою духовную суть только в физическом материале. Вот этим и пренебрег Фрейд. Образ это не символ потенции, это организованные краски и мрамор, жесты и слова. Физическое и духовное сливаются здесь. Как и в переживании. Как в самом мозге.
— В итоге?
— Гм. Переживание в отличие от абстрактного мышления не только идеально, вот что в итоге.
— Так ли? — вроде задумался Косырев. — Н-ну вы не совсем правы. Здесь тоньше. По-моему, объединять психическое и физическое могут только потребности. Но верно, огонь переживаний, зажженный ими, спаивает обе сферы. Важно, важно. Спасибо и за эту идею. Браво.
Юрий Павлович удовлетворенно промолчал — его точка зрения обретала жизнь. Пусть он забыл о первом толчке и считает продолжение собственным открытием. Это прекрасно.
— Н-ну, вернемся обратно. Если отбросим клеточку, то что взамен, что рассчитывать? — Косырев вычертил свой вопрос движением пальцев. — Вы не интересовались, что там эстетики пишут о художественном образе?
Теперь задумался Юрий Павлович. Косырев расправил плечи. Отошел к окну, и вспышки электросварки высветили ею отражение в стекле — крупными линиями, без морщин. Повернулся: взбодрил, взбудоражил — отвечай.
— Заглядывал, — сказал наконец Юрий Павлович. — Примерно одно и то же: чувствуемая мысль. Отношение типического и индивидуального в жизнеподобной форме.
— А что ж? Это понятно, отношения и составляют целостную конструкцию. Кто такие Онегин, Григорий Мелехов? Типы личности в ее бесчисленных людских связях, вне которых она мертва. Помните финал Григория? Вот нам урок: изучать и фиксировать массовидные, нo выраженные индивидуально от-но-ше-ни-я. Потом соединить, вдунуть в них жизнь, целостность. Что ж.
Косырев прошелся. Юрий Павлович ждал, что дальше.
— Да-да, — продолжал Косырев. — Давайте расчленять по отношениям, и пригодится весь наличный материал социологии, психологии, медицины. Искусства. Еще раз вернемся к форме опросов. Пересмотрим. Факты предстанут в новой связи.
— Отношения постоянно меняются.
— Что делать. Такова природа переживаний и, значит, подход к ним должен быть динамическим. Кстати, здесь информация к размышлению и для кибернетиков. Активнее, активнее надо использовать Саранцева.
— Да? — Юрий Павлович не скрыл иронии, он не совсем жаловал щеголеватого кибернетика.
— Именно.
Пусть не очень-то упрекает Косырева в неровном отношении к людям: сам в том повинен, будущий парторг. Юрию Павловичу не оставалось другого, как повторить свой первый вопрос.
— Причем все-таки два полушария?
— А как же? Вы говорили о практической отдаче. Но как повернуть всю тактику и стратегию лечения, если нейродинамический код переживаний нерасшифрован? Нам-то в отличие от Фрейда нельзя отрывать их от физиологии. Мне удалось, кажется, нащупать их материальные корни и духовный регулятор. Но как это преломляется в мозге? Что делать нам, если, к примеру, образное в одном полушарии, а логическое в другом?
Косырев сказал это вроде походя, но Юрий Павлович буквально оцепенел. Медленно снял шапочку, растер виски.
— Бог мой, вы это серьезно?
— Вполне. И это далеко не все. Додумать надо, проверить кое-что. Буквально днями. Но гипотеза, в общем, готова. Кстати, Золотко не вернулся?
— Здесь.
— Это хорошо, он оч-чень мне нужен. Ну, Юрий Павлович... Нельзя отрешаться, невозможно — раз проясняется. Живем не только ближайшим будущим. Надо разгадывать с дальних подступов.
Косырев положительно улавливал в собеседнике борьбу двух начал — сомнения и острой заинтересованности. Два слоя, подобно воде и маслу, разделялись в Юрии Павловиче, который то поднимал, то опускал глаза. Вздохнул.