Полицейским выдали много спиртного, иначе они вряд ли сумели бы справиться с этим тяжелым заданием! Население Борисова считает, что люди из русской полиции присвоили себе драгоценности, оставленные евреями: золото, серебро, меха, ткани, кожи и т. д. — как присваивали все это и во время предыдущих расстрелов. Более того, говорят, что большинство этих полицейских — бывшие коммунисты, но никто не отваживается донести на них, так как все запуганы.
Очень часто в убийствах участвовали местные полицейские. Военный переводчик из группы армий "Центр" обервахмистр Зённекен находился в Борисове (Минская область) во время массовой казни. 24 октября 1941 г. он написал рапорт своему начальству. В рапорте, отрывок из которого здесь приведен, он называет местных полицейских "русскими".
Соседи, знакомые, родственники
Несмотря па изощрённую антисемитскую пропаганду, нацистам не удалось вовлечь в преследование евреев большинство местных жителей. Знакомые, сослуживцы, школьные друзья нередко пытались хотя бы морально поддержать тех, кто в один день стали изгоями. Сделать это в условиях оккупационного террора было очень непросто. Особенно страшный выбор стоял перед ближайшими родственниками обреченных: пойти на смерть вместе с близкими или отречься от них. Иногда муж или жена неевреи шли на казнь вместе со своими еврейскими родственниками, хотя могли этого и не делать. Но часто, следуя требованиям оккупационных законов, мужчины отказывались от своих «неарийских» жен и детей, а их родственники не соглашались прятать своих близких или даже выдавали их, чтобы не рисковать собственной жизнью, У молодой киевлянки Иды Белозовской муж был русским. Его семья согласилась спрятать невестку и внука. Но у нее на руках были еще трое детей ее родной сестры, погибшей в Бабьем Яре.
Дети остались со мной еще на шесть дней, на шесть дней продлили им жизнь. Все эти шесть дней они не отходили от меня, держась с обеих сторон за подол моею платья, они не играли, ничто не могло развлечь их. Они смотрели невинными глазами, не понимающими, что такое жизнь и что такое смерть, и спрашивали: «Тетя Ида, но скажи, мама ведь вернется, скажи, что вернется! Когда она придет?» Они молчали, и их глаза наполнялись слезами, они плакали молча. Плакать громко было нельзя, могли услышать люди, и это стало бы для всех нас гибелью. Я не плакала, я двигалась автоматически, словно я была из дерева, я успокаивала их и уговаривала, что скоро все кончится и мама вернется. В моей голове кружились кошмарные мысли. Почему мой ребенок только наполовину имеет право жить? Я пока могу жить, поскольку они хотят сохранить мать для моего сына и их внука, а меня, взрослую, легче спрятать. Чем же виноваты эти несмышленые дети, где взять для них жизнь? Муж ходил ко всем нашим знакомым — русским, с которыми можно было поговорить, он просил и умолял, чтобы они спасли по крайней мере одного ребенка, но все попытки были напрасными, каждый боялся за свою жизнь.
ИДА БЕЛОЗОВСКАЯ, КИЕВ
Этот снимок сделал в июле 1944 г. командир танкового взвода 44-й гвардейской танковой бригады старшина Аркадий Георгиевич Ходов. На снимке — концлагерь Майданек вскоре после освобождения Советской Армией. За этой проволокой погибло около полутора миллиона человек.
Быть или забыть: предостережение современникам
Каким XX век войдет в историю? Назовут ли его веком генетики, физики и освоения космоса или же веком геноцида, человекофобии, преследований и убийств людей только за то, что они — другие? Другой расы, другой крови, другой веры, другой нации, другого социального класса… Не придется ли нам вновь и вновь платить своими судьбами и судьбами своих близких за «национальные» идеи сверхчеловека, сверхкласса, сверхнации, вырастающие в идеологии тоталитарных империй, идеологии, ведущие к расчеловечиванию человечества? Идеологии, в которых убийство Другого становится обыкновенной нормой социальной жизни и полностью оправдывается тем, что этот Другой не принадлежит к избранной нордической расе или избранному социальному классу. Какова историческая длина пути от идеи превосходства высших рас, наций и классов над низшими нациями и классами — к появлению «обыкновенного фашизма» с его лагерями смерти и «обыкновенного социализма" с его ГУЛАГом? Мог ли в 20-е годы нашего века хоть кто-то ощутить пепел жертв будущего Холокоста, Всесожжения, за страницами политического манифеста Адольфа Гитлера «Майн кампф» и идеологической доктрины Альфреда Розенберга «Миф XX века», пообещавших выплавить из расового мифа новый тип человека Первой Германской империи, исповедующего формулу «Только я хочу»…