Богатое издавна село Шилово. Четко пролегла межа: богатеи и батраки. В армию записывались батраки — народ в массе хоть и не больно сознательный, но накопивший ненависть к своим вечным хозяевам. Многие уже прошли войну, но так ни с чем и вернулись к худым своим избенкам, полумертвой от голода ребятне, отчаявшимся женам. Было несколько комсомольцев. Эти услышали в речи Михеева звук боевой трубы и первыми поставили свои фамилии в списке добровольцев. В общем, набралось около двадцати человек. Были мобилизованы лошади по списку у богатых мужиков для поездки в Верхнеудинск, добровольцам раздали оружие, патроны. Забрались они в розвальни и кошевки под смех, хмельные песни и бабьи слезы, тронулись в дальнюю дорогу, не дожидаясь ночи. Теперь-то чего бояться?..
Ехали не торопясь. Присоединялись добровольцы из других сел. Подбирали в попутных селах оружие, ящики со снарядами, оставленные за ненадобностью отступавшими к Чите колчаковцами. Набралось уже немало, и потому ни у кого не вызывали вопросов такие же зеленые ящики, сложенные в санях, двигающихся в середине далеко растянувшегося обоза. Жилин теперь ехал с Сотниковым, а Сибирцев и Михеев правили по очереди.
На третьи сутки пути, к ночи, когда только приготовились расположиться на ночлег, Жилин, воспользовавшись тем, что хозяина не было в избе, рассказал о странном, на его взгляд, случае.
Пристал к ним давеча мужичонка, известный в Шилове скверным своим характером — вздорный и непутевый. Были, видать, за ним и темные дела — живет вроде бы не хуже других, а с чего живет -про то никто не знает. Догнал в своей кошевке, сказал, тоже, мол, хочет в Красной Армии послужить, поскольку собственное хозяйство в запустении, — одним словом, бобыль бобылем. Записывай в добровольцы! Записали, каждый человек нужен. Взяли с собой. Но чем-то не приглянулся он Жилину. Давай, говорит, твой ящик ко мне переложим. Чего, мол, коняку так утруждать? Снаряд, он, известное дело, тяжелый. Жилин вроде бы не слышал. Мужичонка пристал: давай, давай. Тогда Жилин велел нагрузить его ящиками с самыми настоящими снарядами. А мужичонка все вертится вокруг Жилина, все присматривается к его ящикам, слушает, о чем другие говорят, где будет ночлег, да в какое село еще заедем. В общем, стал наблюдать за ним Жилин. И вот наконец увидел. Нынче, как приехали, тот мужичонка ловко так вскрыл один из своих ящиков. Обнаружив доподлинные снаряды, маленько сник. После, покуривая с другими мужиками, будто нехотя намекнул, что возить снаряды опасно. Не ровен час, наскочит кто, так от пули, мол, весь обоз к богу взлетит. Ему возразили, что хоть оно, конечно, и страшновато, но раз приказ такой вышел: вези снаряды, — ничего не поделаешь. Надо. Поговорили да разошлись к своим саням. А он-то воровато эдак все зыркает по другим возам.
— Может, показалось? — Сибирцев внутренне напрягся, понимая уже, что не могло это показаться цепкому жилинскому взгляду.
Жилин сумрачно качнул головой, нет, мол.
— Кто его записывал?
— Да Аникеев, наш комсомол.
— Ну-ка, брат, принеси нам списки добровольцев. Давай поглядим, кто, что да откуда. Неужто лазутчик?
— Похоже на то, — задумчиво процедил Михеев. — Тащи, Жилин, аникеевский список, ничего пока не говори, но к мужику твоему приставь кого-нибудь из наших, и чтоб глаз не спускал.
Жилин ушел.
— Вот и весточка от нашего “хозяина”, — сказал Сибирцев. — Что будем предпринимать? Впереди два дня путине меньше, пока до Верхнеудинска доберемся. А дорога — тайга. Всякое может случиться. Гнать лошадей тоже нет резона. Если “хозяин” недалеко и следит за нами, он все поймет, и тогда только бой. А где этот бой будет, он сам выберет. Его положение получше нашего.
Михеев молчал.
— Может, арестовать его без шума? — предложил Сибирцев — Очень уж эта проверка ящика да беседа с мужиками на провокацию смахивает Ну, что ты молчишь?
— Думаю Что провокация, тут, извини, и ежу понятно А вот брать его или не брать — вопрос. Пути нам действительно два дня. Если не торопиться Где теперь “хозяин”, мы не знаем, — позади нас или впереди Добровольцы наши, за редким исключением, народ не очень надежный Хоть и стреляный, да пуганый На кого можно положиться? От силы полтора десятка А у “хозяина”, по слухам, за сотню сабель…
И в этот миг неподалеку обрывисто и сухо, будто хрястнула доска, ударил выстрел. За ним — другой — подальше. И снова тишина. Чекисты в чем были, выскочили на крыльцо. Снова деревянно треснул выстрел. “Из нагана”, — определил Сибирцев Крики: “Стой! Стой!”
От ворот метнулась тень, слабо проявившаяся на более светлом снегу. Крики удалялись, стихли.
Из избы выскочил Сотников, уже одетый, с пулеметом в руках.
— Погоди, — остановил его Михеев, прислушался. — Кажется, тихо. Давай без паники. Пойдем одеваться. А ты, — сказал Сотникову, — собирай народ.
Подбежал, тяжело дыша, Жилин.
— Ушел, сука! — хрипло крикнул он и длинно выругался. — В тайгу ушел.
В избе Жилин грузно опустился на лавку, морщась, стал рассказывать, как пошел было к Аникееву, но что-то будто остановило его. Заглянул в сарай, где стояли их кони и сани, охраняемые молоденьким шиловским комсомольцем. Сквозь щель над дверью пробивалась тонкая полоска света. Вдруг услышал скрип дерева, такой звук, будто отдирают доску. Затаившись, он прильнул к щели и увидел при свете огарка свечи давешнего мужика-бобыля, топором открывающего заколоченную гвоздями крышу снарядного ящика. Ящика с истинными снарядами: их, для маскировки, клали в сани на ночевках. А ящики с золотом тайно заносили в избу. Часового нигде поблизости не было.
Вскрыв ящик, мужик быстро вынул снаряд, покачал его в руках, заглянул на дно ящика и положил снаряд на место. Жилин широко распахнул дверь и встал в проеме, глядя на него Ловким движением тот метнул в Жилина топор. Жилин машинально откачнулся, оступился на скользком унавоженном снегу и рухнул навзничь. Это и спасло его. Сейчас же грохнул выстрел, и Жилин увидел, как мужик в длинном прыжке прямо через него метнулся в дверь. Извернувшись и одновременно выхватывая из кармана наган, Жилин силился поймать на мушку прыгающий силуэт. Выстрелил, видно, промазал, потому что в ответ тоже ударил выстрел. Жилин попытался догнать беглеца, но было уже поздно. Ушел.
Снаружи послышались голоса, это Сотников собрал во дворе добровольцев. Вошел.
— Я проверил охрану, остальные все тут. Звать?
— Погоди, — махнул рукой Михеев. — Еще не все ясно. Кто был на часах возле нашего сарая?
— Тут он, — Сотников кивнул на дверь. — Говорит, подошел к нему мужик наш, покурили они, тот и предложил пойти погреться. А я, сказал, за тебя постою маленько. Ну, что с ним делать? Совсем малец.
— Ладно, с ним потом. Теперь, Мишель, картина ясна. Раз отстреливался и ушел без лошади, значит, дорогу знает. Значит, “хозяин” где-то близко. К нему ушел. Каков вывод?
— Я думаю, — через паузу сказал Сибирцев, — надо немедленно уходить и нам. Все снаряды, кроме наших, — к черту. Идти налегке. Идти всю ночь, без остановки. Вся надежда на лошадей. Как, Жилин, выдержим?.. Жилин!..
Сибирцев вдруг увидел, что Жилин стал клониться на лавку. Кинулся к нему, схватил ладонь, прижатую к плечу, — она была в крови. Под полушубком на рубахе расплылось темное пятно.
Не заметил, видно, Жилин в горячке да пока бежал, что крепко задел его выстрел, произведенный почти в упор, навылет. А теперь вот свалился.
Пока дезинфицировали самогоном да перетягивали рану, Жилин пришел в себя. Ему дали кружку первача. Он глядел мутными глазами и покачивался, скрипя зубами.
— Уходить… надо… — прошептал он. — Тот назад побег… А нам — вперед. Пулемет прикроет. Кружных дорог нег… Снег большой. Трактом уйдем. Кони… вынесут…
— Все, — решительно сказал Михеев. — Уходим. И без шума. Золото — в голову обоза. Снаряды оставляем. Я — к мужикам.